— Сам донесешь! — крикнула я.
— С переломанными руками?! — верещал он. — Но как?!
— Ты не спрашивал, как она несет тяжесть с избитыми ногами! — выплюнула я с яростью. — Будь ты проклят!
Сестренка тоже поднялась с рудом. Ее шатало.
— Не смей забирать ее! — взвился Макс. Верно, она была самой старшей из девочек, первая помощница, самая сильная из сестер. И если братья могли ответить на грубые тычки Макса, то она — нет. Поэтому он ее и эксплуатировал, заставляя исполнять самую тяжелую работу из той, что ему поручала мать. — Куда ты ее повезешь?! На болото?!
— Не твое дело, — яростно выдохнула я.
Гийом помог ей забраться в повозку. Под руку и меня туда посадил.
Я скрипела зубами от боли и ярости.
— Дурно, дурно, — прошептал Гийом. — Теперь нам придется отвечать перед городской стражей за это.
— Мы откупимся!
— На какие деньги? Сегодня все отдали…
Я снова скрипнула зубами.
— Нужно ехать к казначею! Продавать камни!
— Не раньше, чем вам станет лучше! — огрызнулся Гийом. — Хватит геройствовать! В вашем положении это неуместно, нельзя этого делать! Домой! В постель! И лежать, покуда не придет облегчение!
Глава 45
Я лежала в горячке, Марта варила успокаивающее зелье, а маленькая спасенная сестренка всхлипывала где-то в углу.
— Прости, сестрица, — повторяла она. — Это все из-за меня!
— Не переживай, — отвечала я. А сама корчилась от боли. — Все наладится.
— А я говорила, — брюзжала Марта. — Себя надо беречь, а не бросаться в авантюры! Почему ты так упряма? Почему не слушаешь никого?
— Потому что все приходится делать самой, — ответила я сквозь зубы. — И если я останусь безучастной, то никто не придет и не поможет.
— На-ка вот, — Марта поднесла мне горячее дымящееся питье. — Это укрепит тебя. И плод сохранит. Главное, до утра проспать.
Питье было мятным, и казалось ледяным.
От него в груди стало невероятно легко, и комок, сжавшийся внутри живота, ослаб.
Стало спокойно, боль отступила.
— Лучше? — спросила Марта, вглядываясь в мое мокрое от болезненного пота лицо.
— О, намного, — уверила ее я.
— Ах, хорошо! Дай-ка, еще сварю еще один отвар, питающий, — оживилась Марта. — Тебе в самый раз. Коль уж хочешь ребенка сохранить…
— Хочу, — ответила я. — Все равно хочу.
Я повернулась на бок, накрылась.
Сестренка все еще всхлипывала в углу.
Ей было страшно, холодно. Мужские голоса за стенами ее пугали.
Она далеко из дома не выходила, привыкла к покою и тишине. А тут грубые голоса, много страшных людей, и хлипкие стены лачуги, которые совсем не кажутся надежными…
— Не плачь, — я протянула к ней руку. — Иди, приляг со мной рядом. Я тебя согрею. Ты ела что-нибудь сегодня?
— С утра кусок хлеба, — шмыгнула она, боязливо приближаясь. — Кашу мою Макс отнял и сам съел. Сказал, что ему самому мало.
— Мерзавец! — выдохнула Марта, крутя головой. — Каков негодяй!
Она щедро резанула хлеба, сегодняшний испеченный каравай, и на него положила добрый шмат вяленого мяса.
Протянула девочке.
И та набросилась на еду, как дикий оголодавший зверек.
— Он вас обижает? — спросила я.
Девчонка, давясь кусками, закивала головой.
Марта вздохнула и плеснула молока в глиняную кружку.
Девочка выпила все едва ли не залпом.
Молоко полилось двумя струйками по ее щекам, но она пила и пила, не обращая внимания на это.
— Бедная, — вздохнула Марта. — Наголодалась.
— Макс бьет нас, когда мать не видит, — ответила сестренка, отерев рукавом рот.
Руки ее тоже были избиты.
Я увидела багровые синяки на ее пальцах, сукровицу на лопнувшей иссеченной коже.
— Это мать постаралась? — спросила я ее.
— Макс на нас жалуется, — горько вздохнув, ответила она. — Если что-то натворит, он знает, на кого указать пальцем. И мать ему верит.
— Ну, теперь все будет по-другому, — шепнула я. — Иди ко мне, согрейся.
Сестренка живенько скинула башмаки и чулки, избавилась от фартука и юбки, и влезла ко мне в постель.
— А как же твой ребенок? — шепотом спросила она. — Тебе ведь больно. Я не помешаю?
— Ничего. Уже не болит, — ответила я, обнимая ее худенькое тельце.
Бедняжка тяжело вздохнула, обняла меня за шею и уснула почти мгновенно.
И я вслед за ней, крепко прижав ее, согревшись ее теплом и дыша ее детским запахом.
Наутро завтрак я проспала, и не слышала, как из моих объятий высвободилась сестренка.
Она оказалась отличной помощницей.
Помогла Марте готовить к завтраку кашу для работников, и мыла потом посуду.
А я все спала, утомленная событиями последних дней.
Где-то к полудню меня растолкал Стир, напуганный и бледный.
— Ника! Ника, вставай! — шептал он, тряся меня за плечо. — К нам полиция нагрянула! И Макс с ними, скользкий хорек!
Сестренка тоже была здесь; она пряталась в темном углу и на всякий случай подвывала от страха.
— Он сказал, что мы похищением людей занимаемся! — продолжал Стир, пока я лихорадочно одевалась. — Только твое имя их остановило, и они не разнесли весь лагерь тотчас же. Но они грозятся арестом!
— Да что ж за напасть такая, — шептала я, прибирая волосы.
К полицейским я выскочила растрепанная и заспанная.
Надо отметить, что весь наш небольшой лагерь был в полном составе тут.
И рабочие, и охрана.
Они не пошли на ручей.
Они стояли стеной, вооружившись нехитрым нашим инструментом, и не пускали полицейских.
И те опасались нападать, ведь стычка грозила быть нешуточной.
Стир с ненавистью смотрел на ухмыляющегося брата и бессильно сжимал кулаки.
Да, этот мозгляк заслужил побоев, но связываться с ним было себе дороже.
Лисий Хвост и Гийом тоже были здесь.
Почему-то мне показалось, что именно их присутствие останавливало полицейских. Хотя оба они казались спокойными.
Только Лисий Хвост поигрывал ножом, в Гийом опирался на здоровенную такую кувалду.
И оба они смотрели на слегка оробевших стражей порядка.
— Эта замарашка, — пренебрежительно процедил один из полицейских, оглядев меня с ног до головы, — и есть герцогиня Ла Форс?
— Если вы не верите, мы можем спросить это у моего господина, Ивара Ла Форс, — небрежно ответил