Он развернулся и отошёл к окну в конце коридора, оставив меня сидеть на скамейке одну.
Я сидела, уставившись на свои руки, сложенные на коленях. Они дрожали — мелкая, предательская дрожь, которую я не могла остановить. В ушах стоял оглушительный гул, заглушавший всё — и шорохи больничного коридора, и отдалённые голоса.
«Соберись, — приказывала я себе, сжимая веки. — Сейчас нельзя. Никак нельзя разваливаться».
Мысли метались, пытаясь ухватиться за что-то конкретное, за какую-то ниточку, которая выведет из этого кошмара. Мне нужно домой. Срочно. К Кате. К маме. А ещё брата... Матвея...
Как его перевезти? Оформление документов? Организовать перевозку лежачего больного?
Я совершенно не представляла, с чего начать. Голова была абсолютно пуста, забитая одной лишь фразой: «Он знает».
Но я заставила себя подняться. Ноги были ватными. Я спрятала дрожащие руки в карманы куртки и, не глядя в ту сторону, где он стоял, направилась к стойке регистратуры. Нужно было делать хоть что-то. Действие. Любое действие.
— Подскажите, пожалуйста, какой порядок перевозки пациента в другой город? Что нужно...
Я не успела договорить. Чья-то сильная рука взяла меня за локоть и мягко, но уверенно оттянула в сторону от стойки. Я вздрогнула и обернулась. Денис. Его лицо было каменной маской. И он не смотрел мне в глаза.
— О перевозке Матвея я договорился, — произнёс он ровным, лишённым всяких интонаций голосом. Деловым. Чиновничьим. — Завтра его перевезут в центральную больницу в Омске. Всё организовано.
Я только стояла, бессмысленно глядя на него и открыв рот. В моей голове, которая только что лихорадочно строила планы, образовалась пустота. Всё. Уже. Решено. Без меня.
Он продолжил, так же монотонно, словно зачитывал доклад. — А сейчас едем домой. Я так понимаю, сиделка и с дочкой сидит, и с матерью. — Он на секунду перевёл на меня взгляд, и в его глазах мелькнула ледяная пустота. — Или про мать ты тоже наврала?
От этих слов меня будто ошпарило. Я резко покачала головой, чувствуя, как слёзы от обиды снова подступают к глазам. — Нет, — прошептала я. — Не врала.
Он отвёл взгляд, его взгляд скользнул по стене. — Ну хоть что-то, — бросил он и развернулся, и направился к выходу.
Он сделал несколько шагов, обернулся: — Ты едешь или остаёшься?
Я отмерла. Пришлось. И не говоря ни слова, последовала за ним.
Глава 20
Машина мчалась по трассе, превращая пейзаж за окном в смазанную полосу. Тишина в салоне была густой, тяжёлой, давящей на барабанные перепонки. Я сидела, прижавшись лбом к холодному стеклу, и украдкой наблюдала за ним.
Он сидел за рулём с идеальной выправкой, взгляд прикован к дороге. Ни один мускул на его лице не дрогнул, но я чувствовала его гнев. Только кадык периодически дёргался, когда он глотал.
От него исходили волны холодные, концентрированные, как арктический воздух. Он был похож на снаряд, готовый взорваться.
И взрыв произошёл. Негромкий, но от того не менее мощный.
— Я не понимаю, Лера. — Его голос прозвучал резко, нарушая оглушающую тишину. — Почему? Почему ты ничего не сказала?
Я оторвала взгляд от стекла, посмотрела на его профиль. Вопрос завис в воздухе, и я знала, что он ждал его с той самой секунды в коридоре.
— А зачем? — устало спросила я. — У тебя была другая женщина. Ты спал с ней. Зачем тебе был нужен ребёнок? Разве если бы я сказала, что-нибудь изменилось?
Он резко повернул голову, и его взгляд, полный ярости и боли, на секунду встретился с моим. — Да, изменилось бы! — отрезал он резко, и его длинные пальцы сжали руль так сильно, что побелели. — Я бы не отпустил тебя! Ни за что!
Я вспомнила тот месяц перед разводом, как было тяжело, как он изводил меня своим молчанием. Неужели всё могло быть по-другому? — Значит, всё правильно сделала, что не сказала, — откинулась я на спинку кресла, глядя в потолок. — Значит, осталась бы с тобой только из-за ребёнка. И ненавидели бы друг друга, пока кто-нибудь бы в итоге не сорвался. А ты бы ещё и запил от несчастной любви к начальнице. Прекрасная перспектива.
— То есть ты считаешь, что всё правильно сделала? Не понимаешь... — в его голосе прозвучало неподдельное изумление.
— Понимаю! — вспылила я, поворачиваясь к нему. — Но на тот момент мне казалось, что я поступаю правильно! Ты никогда не говорил, что тебе нужен ребёнок! Когда я начинала говорить: «А вот был бы у нас малыш...» — ты всегда отмалчивался! И что я должна была думать? Что ты спишь и видишь, как хочешь ребёнка?
— Я хотел! — его голос сорвался на низкий, хриплый рык. — Мечтал об этом!
— Ну извини, мне ты об этом забыл сказать! — парировала я, чувствуя, как внутри всё дрожит от бессилия. — Всё, что я помню из нашей жизни, так это твоя одержимость работой! Ты жил там буквально! Готов был днём и ночью находиться! А потом стало понятно почему! — я почти кричала, выплёскивая наружу старую, гноящуюся обиду. — Ты бежал к ней! К своей Мариночке! Я тебе была не нужна!
После этих слов его даже передёрнуло. Он резко качнул головой, будто отбрасывая мою правду. — Не выдумывай того, чего не было! Не было никакой Мариночки! Да, работа была! Я шёл на неё потому, что работа у меня такая! Не найду убийцу — умрёт кто-нибудь ещё! Я думал, дело хорошее делаю! Людей... девчонок спасаю! Таких, как ты!
Он умолк, сглотнув, и следующая фраза прозвучала тише, но от этого ещё страшнее. — Там маньяк орудовал. И каждый раз, когда мы находили тело... я в этих девочках тебя видел. Боялся. За тебя.
Я замерла, уставившись на него. Слушала и не верила. Он впервые сорвался. Впервые сказал правду, и эта правда была ужасной, болючей, пахнущей кровью и страхом.
Он продолжил, уже почти шёпотом, глядя в пустоту перед собой. — А в тот день... десятую нашли. Ещё младше. Сорвался я. А Марина... успокаивала. И... я не знаю, как это получилось. Поцеловал. И как крышу снесло. Как разрядка.
В салоне повисла тишина. Гулкая, мёртвая. Я смотрела на него, на его сжатые руки, на напряжённые плечи. И не знала, что сказать должна была сейчас. — А мне... почему не рассказал? — шёпотом спросила его.
Он снова бросил на меня взгляд, и в его глазах я увидела старую, застывшую боль. — Не мог. Не хотел пугать тебя. А Марина... она всё это видела со мной. Она понимала.
Я отвернулась к окну, чувствуя, как всё во мне переворачивается. Вся