Самая красивая девочка. Самая милая и прекрасная.
Моя.
Что-то в груди сжалось с такой силой, что заныло под рёбрами. Я не помнил, как опустился на колени перед кроватью. Просто оказался там. На полу, не в силах оторвать от неё взгляд.
Я смотрел, как она дышит. Как вздымается её маленькая грудная клетка. Как ресницы лежат на щеках. Как пухлые губы чуть шевелятся во сне.
И боялся притронуться. Боялся, что от моего прикосновения, от моей грубой, грешной руки, этот хрупкий мирок рассыплется, как сказка на рассвете. Она была реальностью, более осязаемой, чем всё, что я знал до этого. И одновременно — самым невероятным чудом.
Я сидел на коленях и просто смотрел. Впитывал каждую чёрточку её лица. И чувствовал, как внутри, под грудью, где все эти годы была пустота, что-то щемящее и горячее начало медленно, болезненно расправляться, наполняясь новым, оглушительным смыслом.
Дочь. Моя дочь.
Глава 22
Я стояла в дверях и смотрела на него. На его широкую спину, сгорбленную перед кроваткой. На то, как он, такой огромный и сильный, опустился на колени перед этим маленькой дочкой. В его позе была такая обнажённая боль, что у меня в груди всё сжалось. Щемящее чувство сдавило грудь.
Он не двигался, просто смотрел, словно боясь спугнуть момент.
— Денис, — тихо позвала я.
Он медленно повернул голову.
— Идём на кухню, — позвала его. — Будешь чай?
Он молча кивнул, словно во сне, и поднялся с колен, бросив последний, жадный взгляд на спящую Катю. Он вышел из комнаты, и я прикрыла за ним дверь.
По дороге на кухню он замедлил шаг у приоткрытой двери в спальню мамы. Обернулся ко мне.
— Мама здесь? — тихо спросил он.
Я лишь кивнула. Он осторожно толкнул дверь и заглянул внутрь. Мама не спала. Она лежала на подушках и смотрела на него своими ясными, всё понимающими глазами.
— Здравствуйте, мама, — сказал Денис, и его голос, обычно такой твёрдый, прозвучал неожиданно мягко.
Он подошёл к кровати. Мама попыталась что-то сказать, но из горла вырвался лишь хриплый, нечленораздельный звук. Денис, не колеблясь, взял её исхудавшую руку в свою большую ладонь.
— Не переживайте, — сказал он, чётко, глядя ей прямо в глаза, как будто давая присягу. — Всё будет хорошо. Теперь я буду рядом. И о вас позабочусь, и о Лере. И о Катюше тоже.
Он говорил не для утешения. В его словах была стальная уверенность, та самая, что заставляла верить ему даже в самом безнадёжном деле. Мама закрыла глаза, и одна слеза скатилась по морщинистой щеке. Но теперь в этом была не только боль, но и облегчение.
— Спокойной ночи, — тихо сказал Денис, положил её руку обратно на одеяло и вышел, притворив за собой дверь.
На кухне я уже ставила угощения на стол. Руки дрожали. Я поставила на стол тарелку с пирожками, которые спекла сиделка, налила себе чай, а Денису — кофе, который он всегда предпочитал.
Мы сели друг напротив друга. Тишина повисла между нами густая и тяжёлая, как смола. Столько всего нужно было сказать, столько объяснить, но слова застревали в горле. Я боялась сказать что-то лишнее, чтобы не разбить это хрупкое, только что возникшее перемирие.
Денис первым прервал молчание, как человек дела, привыкший брать ситуацию под контроль.
— Слушай, Лера. Завтра с утра нужно решить несколько вопросов. Первое — официально оформить перевозку Матвея. Я уже дал команду, но нужны твои подписи. Второе — найти хорошего невролога и психолога для него, амнезию нужно грамотно лечить. Третье, — он сделал глоток кофе, его взгляд стал острым, — нужно разобраться с его начальством. Они до сих пор не отдали расчёт. Я с ними поговорю. На реабилитацию много денег понадобится. И четвёртое... — он посмотрел на меня прямо, и в его глазах читалась непоколебимая решимость. — Четвёртое — Катя. Я хочу быть её отцом. По-настоящему.
Я молчала, понимая, что он прав. Но отголоски прошлых обид не давали так просто согласиться на это.
— И ещё, завтра же свяжусь с одним знакомым врачом, хорошим специалистом, — продолжал он. — Будь готова, что нам нужно будет отвезти твою маму на полноценное обследование. Сиделку для Кати на этот день я найму, чтобы ты могла...
— Подожди, Денис, — прервала его и подняла руки, словно пытаясь остановить мчащийся поезд. Голова шла кругом от этого напора. — Ты что, решил взять опекунство надо мной? Думаешь, я все эти годы сама ничего не делала? Не пыталась найти врачей, не стояла в очередях, не билась за каждую льготу?
Он не стал спорить или оправдываться.
— Я верю, что ты сделала всё, что было в твоих силах, — сказал он тихо. — И я знаю, как это — биться в одиночку. Но сейчас ситуация другая. У меня связей больше. Я могу договориться. Выбить для твоей мамы всё, что ей положено — лучшие процедуры, лекарства, чтобы ей не приходилось месяцами ждать талона и тебе не пришлось просить и унижаться. — Он наклонился чуть вперёд, и его глаза приковали меня к месту. — Разве ты не хочешь, чтобы твоей маме стало лучше? Быстрее?
Глупый вопрос, конечно, я хотела. Больше всего на свете. Но он ворвался в мою жизнь, в мой налаженный, хоть и трудный быт, как ураган, сметая всё на своём пути. И это пугало.
— Я просто... не хочу, чтобы ты всё решал сам, — выдохнула я, сжимая кружку в ладонях. — Как это было раньше. Когда твоё слово было законом, а моё мнение ты просто не слышал. Я не та наивная девочка, Денис. Я многое пережила, многому научилась. Я сама справлялась. И мне не нравится, когда ты не считаешься со мной.
Он выслушал не перебивая. Потом медленно кивнул, и в его взгляде я увидела не раздражение, а понимание.
— Да. Я понимаю. И я не собираюсь лезть в твою жизнь и всё ломать. Я просто хочу помочь. По-настоящему. — Он сделал паузу. — И я хочу получить право видеться с Катей. Хочу стать для неё отцом. Законным отцом. По-настоящему.
И хоть гооврил он ровным тоном, я видела, как напряглись мышцы его челюсти, как трудно ему давались эти слова.
— И я прошу... не заставляй меня делать это через суд, — произнёс он тихо, почти шёпотом, но с такой невероятной силой, что у меня похолодело внутри.
В этих словах была отчаянная мольба