Тяжёлая, недовольная пауза повисла в воздухе. Я слышала её сопение в трубке. — Лерочка, ну сама подумай, время-то уже вечернее. Да и график у меня расписан. Не могу я так вот с бухты-барахты…
Всё. Конец. Откажет. Сто процентов откажет. Но какая-то сила, последний инстинкт самосохранения, заставила выдохнуть: — Я заплачу двойную ставку! За все дни! Сразу, как вернусь!
Что я говорю? В голове молнией пронёсся холодный расчёт. Двойная ставка… Это была сумма, которую я откладывала полгода на новую зимнюю куртку Кате. А ещё билеты… Билеты до Нягани! Я слышала, что это очень дорого. У меня на карте лежало пять тысяч рублей. На жизнь, на садик, на лекарства. Больше ничего.
— Ну… если уж двойную… — задумчиво протянула Марья Ивановна, и в её голосе послышалась меркантильная нотка. Внезапный интерес. — А на сколько, говоришь, уезжаешь-то?
Я обернулась к Денису. Он сидел не двигаясь, его профиль в сумраке салона выглядел как из черно-белого фильма про детектива. Руки лежали на руле, большие, сильные. Он смотрел вперёд, но я чувствовала каждый мускул его тела, напряжённый и внимательный. И быда уверна, что он слышал каждое слово. — На сколько дней? — тихо, почти шёпотом, спросила я, перекрывая шум дождя.
Он медленно повернул голову. Его взгляд скользнул по мне, быстрый, оценивающий. — Если всё пойдёт по плану, дня три. Не больше.
— А если… если не по плану? — выдохнула я, боясь ответа.
Он лишь молча пожал массивными плечами. Этот жест был красноречивее любых слов. Мир непредсказуем. Никто не даст тебе гарантий, Лера. Никто.
Я сглотнула горький комок и снова прильнула к трубке. — Три дня. Я точно приеду. Постараюсь быстрее, обещаю.
— Ладно, уговорила, — сдалась сиделка, и я почувствовала, как по телу разливается слабая, нервная волна облегчения. — Только, Лера, насчёт денег… Ты уж, пожалуйста. Мне сейчас очень нужны. Может, хоть часть авансом? Хоть немного, символически?
Меня будто ошпарило. Авансом? Эти пять тысяч… Они должны были растянуться на две недели. На хлеб, на молоко, на проезд. — Хорошо, — выдавила я, чувствуя, как горит лицо. Стыд и безысходность сковали горло. — Я… я переведу сколько смогу. Завтра же. Договорились.
Я положила телефон на колени. Пальцы дрожали. В машине воцарилась оглушительная тишина, наполненная лишь шумом ливня за стеклом и гулом мотора. Я не смотрела на Дениса. Уставилась в своё запотевшее окно, за которым расплывались огни ночного города. Я только что продала свой покой, свою финансовую стабильность, и без того шаткую, за призрачную надежду. Три дня двойной оплаты сиделке, два билета в никуда… Это была финансовая яма, выбраться из которой будет невероятно трудно. Придётся просить в долг у коллег, с которыми я всегда держалась независимой. Унижаться.
— Договорилась? — его голос, ровный и глубокий, вызвал раздражение. Как будто это он был виноват. Хотелось сорваться, накричать на него, но я понимала, что его вины нет. Сейчас нет. Вина его только в том что он изменил и мне пришлось уйти от него. И эта горечь сожаления преследовала последние несколько лет.
Я сделала глубокий вдох, собирая всю свою волю в кулак. Потом медленно повернулась к нему и кивнула, глядя куда-то в район его подбородка. — Да. Едем.
Всего два слова. Но ими я перечеркнула пять лет одиночного плавания, своё правило «справляться самой», свой гордый щит. Я добровольно шагнула в лифт, который вёз меня прямиком в прошлое, в самое пекло своей боли. Ради брата. Несколько дней в дороге. Наедине. С ним. С бывшим. Это было безумием. Но другого пути не было.
Глава 7
— К тебе надо заехать? Собрать вещи? — спросил я, не отрывая взгляда от мокрого асфальта, подсвеченного фарами.
Она лишь молча кивнула, продолжая смотреть в своё окно, будто за ним была не серая промзона, а ответы на все её вопросы. — Да. Нужно, — наконец выдохнула она устало.
Лера сказала адрес, я свернул в знакомый район, но на незнакомую улицу. Она купила здесь квартиру уже после того, как ушла, строя свою жизнь заново, без меня. Я нашёл свободное место у подъезда, убил двигатель. В салоне воцарилась тишина, нарушаемая лишь равномерным стуком дождя по крыше. — Подожду тебя в машине, — сказал я коротко, когда она открыла дверь. Лезть в её новую жизнь, пересекать порог её квартиры, не было ни малейшего желания. Итак, после её разговора с сиделкой появилось старое, знакомое чувство — желание всё взять и оплатить, решить её проблемы. И тут же остановил себя.
«Не смей, Мамонтов. Она сама всё решила. Сама выбрала свою жизнь без тебя».
Лера молча кивнула и вышла, растворившись в темноте подъезда. Я остался один. Тишина в машине стала гулкой, давящей. Она заставила мозг работать, анализировать, складывать разрозненные факты в единую картину.
Итак, ситуация медленно, но верно проясняется. Мать парализована. В голове всплыл образ её матери — доброй, всегда немного уставшей женщины, которая встречала меня на пороге с пирогами и называла «сыночек». Теперь она лежит, беспомощная. Мысль неприятная, колющая где-то глубоко внутри. Жаль её. Но Лера… И хоть я был зол на неё до сих пор, я никогда не желала ей такой жизни. Вся тяжесть, весь груз ответственности легли на её хрупкие плечи. Она одна тащила это всё все эти годы.
Судя всё по всему, и денег у неё тоже нет. Отсюда логичный вывод напрашивался сам собой: нового мужика у неё нет. Иначе проблему бы решили, подставил плечо, взял часть груза на себя. Да и ни один мужчина в здравом уме не отпустил бы жену в сомнительную командировку с бывшим мужем. Вывод был прост и суров: никого у неё за эти пять лет не появилось. Не нашла. Или не захотела искать. И теперь гордо, с упрямым видом, несёт своё одиночество как тяжёлый крест, не позволяя себе даже намёка на слабость.
Мысль о том, что её нынешнее положение как-то связано со мной, мелькнула на периферии сознания, но я тут же отогнал её, как назойливую муху. Чушь собачья. Я не делал ничего такого уж чудовищного. Я старался для семьи. Таскал все премии, обеспечивал, пока она училась. Да, случилось то, что случилось. Накрыло нас с Мариной.
Но кто бы устоял на моём месте? Когда с одним и тем же человеком ты проводишь по восемнадцать часов в сутки, делишь все стрессы и немые ужасы, когда домой приходишь абсолютно выжатым,