Лера всего этого не понимала, не могла понять. Она хотела уюта, спокойствия, простого человеческого тепла. А Марина… Марина понимала. С ней можно было говорить, не подбирая слов. Она не упрекала, не требовала «выбросить работу из головы». Она сама была по уши в этом дерьме, такая же измотанная и опустошённая. Мы вместе вели того подонка, что резал женщин в парках, и эта адская работа, это постоянное напряжение свело нас с ума обоих. Это не была любовь. Это была взаимная психотерапия, отчаянная попытка двух уставших людей найти друг в друге опору. Даже после развода с Лерой мы с Мариной не стали парой. Остались коллегами. Друзьями, если это слово здесь вообще уместно.
Винить Марину — бессмысленно. Винить себя… тоже. Произошло то, что произошло. Два взрослых человека в состоянии крайнего стресса нашли друг в друге временную отдушину. Без лишних сантиментов, без планов на будущее. Просто чтобы не сойти с ума окончательно.
Я тяжело вздохнул, уставившись на тёмный квадрат подъездной двери. Лера так и не простила. И судя по всему, так и не смогла, не захотела построить новую жизнь. А я… а я просто работал. Глушил себя службой. Поднимался по карьерной лестнице. С Мариной поддерживал ровные, рабочие отношения. Изредка виделся с другими женщинами, но ничего серьёзного, ничего, что задевало бы за живое так, как цепляла Лера.
Дверь подъезда, наконец, открылась, и она вышла. Небольшая спортивная сумка через плечо. Одинокая фигура в свете фонаря, освещавшего крупные капли дождя. Такая же гордая, прямая, и в то же время — до боли родная. Пять лет прошло, а будто вчера всё было.
Она села в машину, принеся с собой запах влажного осеннего воздуха и тот самый, неуловимый аромат чего-то домашнего. Я скучал по этому запаху. — Всё? — спросил я, поворачивая ключ зажигания. — Всё, — коротко бросила она, отсекая возможность для дальнейших расспросов.
Вокзал встретил нас привычным хаосом — гулкими, неразборчивыми объявлениями, бегущими куда-то людьми и едким запахом дешёвого кофе из пластиковых стаканчиков. Я повёл её коротким путём, минуя основные потоки пассажиров, через служебный выход прямо на перрон. Никаких лишних глаз, никаких лишних вопросов. Служебная привычка, доведённая до автоматизма.
Поезд уже стоял у платформы, массивный и неторопливый. Мы поднялись в свой вагон. Я машинально прихватил её сумку.
Зашёл в купе первым, на автомате окинул его взглядом опытного опера. Чисто, стерильно, безлико. Поставил её сумку на нижнюю полку. — Устраивайся, — бросил я через плечо, снимая куртку и аккуратно вешая его на крючок.
Она замерла в дверях, оценивая обстановку и степень потенциальной опасности. Потом её взгляд медленно прополз по полкам, оценивая их. — Я займу верхнюю, — тихо, но с привычной для неё упрямой ноткой в голосе, заявила она.
Вот и началось. Возведение баррикад. Дистанцирование. Я развернулся к ней, уперев руками в бока. — Не надо. Спи внизу.
Она попыталась возразить, в её глазах вспыхнул тот самый, знакомый до боли огонёк упрямства. — Но… — Кроме нас здесь никого не будет, — жёстко перебил я её, глядя прямо на неё, не позволяя возразить. — Я выкупил всё купе.
Она застыла на месте, переваривая эту информацию. Я буквально видел, как в её голове крутятся вопросы.
Зачем? На какие средства? С какой целью? Что он задумал?
Но спросить она не решалась. Да и вряд ли получила бы внятный ответ.
— Так спокойнее, — добавил я, смягчая интонацию и отворачиваясь, чтобы снять часы. — Никто не будет мешать. И ты не будешь по ночам лазить по верхам.
Последнее было чистой правдой. Мысль о том, что она будет карабкаться наверх, а потом спускаться оттуда сонная и неуклюжая, вызывала у меня иррациональное, но острое раздражение. Глупо, нелогично, но факт.
Она молча, без возражений, кивнула и, наконец, сделала несколько неуверенных шагов вперёд, к своему месту. Мы сели. Дверь купе была закрыта. Тишина, густая, тяжёлая, почти осязаемая, наполнила маленькое замкнутое пространство. Снаружи донёсся последний, протяжный свисток, и поезд, с лёгким толчком, плавно тронулся с места, увозя нас прочь от освещённых окон города.
Я устроился напротив, у окна, спиной к движению, чувствуя её напряжение так явственно, будто оно было ещё одним пассажиром в нашем купе. Она сидела, скрестив руки на груди в защитной позе, и смотрела в тёмное окно.
Глава 8
Я сидела, сжавшись у окна, стараясь дышать как можно тише и незаметнее. Его присутствие наполняло всё купе, плотное, осязаемое, как стена. «Выкупил всё купе».
Эти слова всё ещё звенели у меня в ушах. Зачем? Чтобы продемонстрировать свою власть? Свои возможности? Показать, что он всё ещё может позволить себе такие жесты, пока я считаю копейки на сиделку? Или… Нет.
Лучше недодумывать. Лучше не позволять себе даже намёка на мысль, что у этого поступка могла быть какая-то иная, неслужебная подоплёка. Я украдкой посмотрела на него. Он возмужал. Стал ещё более монолитным, словно высеченным из гранита. В его позе читалась новая, незнакомая мне уверенность — уверенность человека, который привык командовать и не терпит возражений. Таким я его не знала.
Раньше в нём ещё была какая-то доля сомнения, какая-то человеческая мягкость. Теперь её не осталось. Только сталь. «Спи внизу». Приказ. Не предложение. Он до сих пор считает, что может мной командовать. И самое ужасное, что в этой ситуации я и сделать ничего не могла. Я была просителем. Я нарушила своё же правило и пришла к нему за помощью. Зависела от него. Я закрыла глаза, пытаясь отогнать накатившую волну горечи.
— Будешь есть? — спросил Денис.
Я молча покачала головой, не глядя на него. Последнее, чего я хотела, — это принимать от него какую-либо пищу. Это, казалось бы, очередной уступкой, признанием своей зависимости.
— И что, собралась голодать? — в его тоне послышалась знакомая насмешка.
— Просто не хочу, — сквозь зубы выдавила я, чувствуя, как нарастает раздражение. — Не надо пытаться заставлять меня.
И в ту же секунду мой желудок предательски заурчал, протестуя против добровольной голодовки. Я почувствовала, как по щекам разливается краска. Чёрт! Надеюсь, он не услышал.
Я упрямо уставилась в стену перед собой, делая вид, что ничего не произошло. Вскоре в купе постучала проводница, чтобы проверить билеты. И я услышала, как Денис коротко, без лишних слов, заказывает ужин. Не «чай», не «бутерброд», а полноценный ужин. И не на одного.
— На двоих, — чётко сказал он, и дверь захлопнулась.
Я