Игнат уже успел созвониться с больницей, доложил мне обстановку, ждал команды
— Давай, дуй в больницу, Игнат. Позвони туда прямо сейчас, пусть переведут Ольгу в лучшую платную палату. Чтоб обязательно сиделку индивидуально. Сам поезжай туда. Проследи. Найди врача. Есть необходимость, подключайте лучшие клиники.
— Вопрос по няне.
— Про кто? А, по няне. Так, что там?
— В агентстве спрашивают, какие требования?
— В смысле?
— Сколько языков, возраст, вождение машины…
— Сбрендили все? Пришлите мне обычную добрую тётку, чтоб пацан не плакал, ел, спал по режиму и не сбежал. Какие ещё языки. Одна вон уже сидит с синим кублом на голове после своих языков.
Игнат помчался с телефоном наперевес к машине, я окликнул его:
— Цветы Ольге купи.
— Какие, Роман Яковлевич?
— Розы. Белые. Много. И конфеты — мармелад в шоколаде. Моя Оля такие любила. Передай, я освобожусь и приеду.
Смотрел, как Игнат стартанул, честное слово, даже позавидовал. Он Олю раньше меня увидит.
Ехал на работу, меня ждали в переговорной. Пора было приходить к заключению договора с японцами, бились над бумагами уже два месяца. Мы уже почти подъехали к офису, Кирилл въезжал на парковку.
Скрипнул зубами. Подписание документов долгая история. Часа два займёт, не меньше. Сердце бухало треснутым колоколом. Надо взять себя в руки, отключиться от Ольги, в конце концов, с ней медики. И всё же сердце начинало истерить, меня просто разрывало от тревоги, от ощущения щемящей неизвестности. Перед глазами маячил грузовик, смятая в хлам остановка. Фантазия рисовала картины одна другой страшнее.
Подождут японцы.
— Кирилл, разворачивайся, едем на Кирова.
Водитель, золото-парень без звука нарезал круг по стоянке. По дороге в больницу мы неслись резвым конём. Кирилл умудрялся пробираться в плотном потоке не нарушая правила. Ас! У меня всё самого лучшего качества. И специалисты, и достижения в бизнесе, и жена была самая лучшая. Только я её потерял. Потому, что у меня гордыня тоже самая-самая.
Снова думал об Ольге и не мог представить, что сейчас приеду к своей бывшей жене и увижу переломанного, искалеченного человека.
Позвонил Игнат, я подпрыгнул от неожиданности. К счастью, по его сообщению, Оля отделалась несерьёзными травмами, ушибы мягких тканей, болевой синдром, но это лечится. Главное уход.
Бедняга.
Приехал на Кирова, по дороге в палату меня встретил Игнат. Дал команду:
— Позвони японцам, извинись. Перенеси встречу. У меня тут дело. Оля ждёт.
Глава 8
Ольга
Соберись, дура, требовала я сама от себя, а сердце тарахтело пишущей машинкой. В дверях на пороге моей палаты стояло моё двухметровое вероломное прошлое.
Роман!
За секунду впитала в себя взгляд мужчины, который когда-то затмил для меня небо. Цепкий, внимательный, с долей тревоги, взгляд Ольшанского оседал у меня на коже. Роман скользил глазами по кровати и, хотя я ждала его, знала, что он вот вот войдёт с минуты на минуту, чувствовала себя неловко.
Беспомощность на больничной кровати не красит женщину, может быть вызывает жалость, но точно не восхищение. Вот что я прочитала во взгляде Романа.
Ах, не так я хотела с ним встретиться, не так, не в таком виде.
Сколько раз я проигрывала сцену, где встречаюсь с бывшим мужем. Обязательно в красивой одежде, с чудесно уложенными волосами, вся беззаботная и счастливая, обязательно с желанием утереть ему нос. Чтоб рядом со мной был мужик Ольшанскому подстать. Чтоб Ольшанский понял, гад, кого потерял! Только в природе не нашлось никого подстать моему бывшему.
Судьба снова всё перекроила на свой вкус, устроив встречу бывших в больничной палате.
Надо сказать правду: встретила я бывшего вдвойне беспомощной и раздавленной от того, что он держал в своих руках мою самую главную тайну — моего Мишу.
Роман наклонился ко мне:
— Как ты? — бережно повёл рукой по волосам, заглянул мне в глаза: — Где болит?
Я от неожиданной нежности, от тёплой заботы потеряла дар речи. У меня вспыхнули щёки, я закусила губу во все глаза глядя на бывшего мужа. Воздух наполнился смешанным запахом его парфюма, примешивался запах салона его машины — незабываемым запахом мужчины, которого я очень любила.
— Не плачь, Оля, я рядом. Сейчас лучших врачей поднимем, клинику найдём толковую, надо — заграницу тебя повезу. Не плачь.
Знал бы он, что я вовсе не потому не могла сдержать слёзы.
Ольшанский нависал надо мной. Такой огромный, сильный, такой, каким я помнила его всегда, все эти горькие пять лет, политые слезами. Зачем, зачем он это делал, зачем проявлял нежность и заботу?! Мало того, что я итак вдавилась в подушку, у меня не было возможности сбежать, единственное, что я сделала, выставила обе руки вперёд. Стараясь сдержать его нависание, упёрлась ему в грудную клетку.
Какая же это была мука вдыхать парфюм некогда любимого мужчины, того, кто был моим солнцем, теплом, любовью. Гад, как он мог всё разрушить? Чего ему не хватало?
Бешено скакали мысли: он что, собирался поцеловать меня, тем самым выразить жалость и сочувствие, что ли?! Ещё чего.
Я задрала подбородок и отвернулась. Одновременно желание треснуть по роже бывшего, (чтоб не тянулся ко мне губами) и страшная мысль, что он разозлится — вползали холодной гадюкой в сердце. Разум стучался дятлом:” Терпи, Оля, терпи, не зли его. У него твой малыш”.
И всё же нет, я повернулась сказать, что Ольшанский не имеет права проявлять свои нежности, но какое там. Роман наклонился, нежно, почти целомудренно коснулся губами моего лба. Я от неожиданности хлопала глазами, успев рассмотреть его губы. Те, что снились, что преследовали мучительными ночами, когда физиология требовала мужского внимания, причём, именно эти проклятые губы разбудили меня, мою чувственность в своё время.
Никто и никогда не целовал меня так, как он. Глубоко, страстно, подчиняя и проникая, выпивая до дна и не оставляя сил к сопротивлению. Его поцелуй всегда был жаркой прелюдией, аккордом, после которого вскипала кровь, спазмами начинало сводить низ живота.
Его поцелуй был отправной точкой похищения моей воли, я слабела, полностью подчиняясь его желанию. То, что Роман делал ночью со мной, с моим телом это даже не 18+, это совсем другое. Что то из Шекспира и дурмана любовной страсти под обжигающим светом луны. Поэтому теперь его прикосновение ко мне было неуместным!
Роман отстранился, оставив на моём лбу нежнейшее из прикосновений, у меня исчезло дыхание. Я не верила в происходящее, невесомо, неслышно выдохнула. Бывший муж прошептал мне в губы:”