Узнав о прибытии Кутузова, он тотчас же с довольным видом сделал вывод, что Кутузов не мог приехать для того, чтобы продолжать отступление; он, наверное, даст нам бой, проиграет его и сдаст Москву, потому что находится слишком близко к этой столице, чтобы спасти ее; он говорил, что благодарен императору Александру за эту перемену в настоящий момент, так как она пришлась как нельзя более кстати. Он расхваливал ум Кутузова, говорил, что с ослабленной, деморализованной армией ему не остановить похода императора на Москву. Кутузов даст сражение, чтобы угодить дворянству, а через две недели император Александр окажется без столицы и без армии».
Тем не менее все пошло совсем не так, как ожидал Наполеон.
Историк Н.А. Полевой по этому поводу написал так: «”С такими ли молодцами отступать!” – говорил Кутузов, осматривая полки, и в ночь того же дня было предписано отступление <…> Изумлялись, но не смели роптать, с надеждами смотря на спокойное, величавое лицо главнокомандующего, в недоступной тайне скрывавшего свои намерения».
То есть первое, что сделал приехавший в армию М.И. Кутузов, – это был приказ… о дальнейшем отходе на восток.
Продолжение отступления
Приказ отступать «хотя и вызвал недоумение, разочарование и обман надежд, все же не произвел того впечатления и не вызвал таких чувств, которые, несомненно, появились бы, издай такой приказ Барклай».
Историк В.Н. Балязин пишет: «Пожалуй, было даже нечто утешительное для Барклая, что и Кутузов продолжает ретираду: любой мало-мальски непредвзятый человек мог теперь воочию убедиться, что дело вовсе не в том, кто командует армией, а в том, что в борьбе против Наполеона пригодна лишь одна тактика, которую и будут употреблять, пока вконец не истощат его, а потом, ослабив и измотав, нанесут решительный, смертоносный удар. Многие поняли это, как только Кутузов этот приказ об отступлении отдал».
Большой интерес представляют воспоминания участника войны 1812 года С.И. Маевского, закончившего службу генерал-майором (кстати сказать, его симпатии к Михаилу Илларионовичу, в штабе которого он служил, несомненны): «С приездом Кутузова в Царево-Займище все умы воспрянули и полагали видеть на другой день Наполеона совершенно разбитым, опрокинутым, уничтоженным. В опасной болезни надежда на лекаря весьма спасительна. Кутузов имел всегда у себя верное оружие – ласкать общим надеждам. Между тем посреди ожиданий к упорной защите мы слышим, что армия трогается назад».
И ведь, что удивительно, никто действительно не стал возмущаться. Никто не упрекал Кутузова за то, за что Барклая де Толли еще вчера назвали изменником…
Почему? Ответ на этот вопрос очевиден, и его однозначно формулирует историк В.М. Безотосный: «Во главе армии был поставлен полководец с русской фамилией».
Конечно, Кутузов считался учеником А.В. Суворова и пользовался поддержкой консервативных кругов дворянского общества, но главное, как отмечал военный историк генерал М.И. Богданович, – «имя Кутузова, природного русского, было русское».
Позднее, уже после Великой Отечественной войны, когда широко отмечалось 200-летие со дня рождения М.И. Кутузова, «ему одному стала приписываться заслуга разгрома Наполеона».
А началось все с того, что И.В. Сталин заявил: «Энгельс говорил как-то, что из русских полководцев периода 1812 года генерал Барклай де Толли является единственным полководцем, заслуживающим внимания. Энгельс, конечно, ошибался, ибо Кутузов как полководец был, бесспорно, двумя головами выше Барклая де Толли».
Такие высказывания Сталина не могли не повлиять на взгляды советских историков, в том числе и на авторов учебников. Именно с этого времени фигура М.И. Кутузова становится центральной в теме Отечественной войны 1812 года <…> Биографические данные полководца представлены в панегирическом стиле: «любимый ученик Суворова», «Суворов восхищался его умом и способностями», «один из самых талантливых русских полководцев», который «любил русского солдата», «презирал угодничество и лесть», «был не только крупным полководцем, но и мудрым государственным деятелем, тонким дипломатом», популярности которого «завидовал царь». Идеализация русских военных деятелей сочеталась в учебниках с принижением полководцев иностранного происхождения.
А Михаил Богданович Барклай де Толли, хотя «в третьем поколении являлся русским подданным, в обществе воспринимался как иноземец, прибалтийский немец (лифляндец), или, по выражению Багратиона, “чухонец”. Это обстоятельство дало возможность противникам военного министра строить и вести ярую критику, активно используя тезис о “засилье иностранцев”».
А дальше – логика простая: раз он «чухонец», то непременно подкуплен Наполеоном и изменяет России. И дело тут было не в самом Барклае, человеке, без сомнения, честном и порядочном, «а в отношении к нему, в отсутствии доверия к его личности и к “чужому звуку” его имени».
«Засилье иностранцев» – логика не только простая, но и, мягко скажем, странная, и не все в России разделяли ее. Например, известный в те времена петербургский публицист Н.И. Греч писал: «Отказаться в крайних случаях от совета и участия иностранцев было бы то же, что по внушению патриотизма не давать больному хины [9], потому что она растет не в России».
К сожалению, тупая националистическая логика актуальна в многонациональной России и по сей день, а в 1812 году именно она погубила «иноземца» Михаила Богдановича Барклая де Толли, сделав его положение в русской армии, которую он своими действиями, по сути, спас от уничтожения, практически безвыходным.
Другое дело – Кутузов. С его приездом в армию сразу родилась поговорка: «Приехал Кутузов бить французов».
Почему вдруг возникло такое убеждение – неизвестно, ведь Кутузов никогда до этого французов не бил. Напротив, это он был ими бит, причем весьма жестоко бит. Наверное, все дело тут в том, что сам Михаил Илларионович, приехав в армию, сразу же заявил:
– Ну как можно отступать с такими молодцами!
Впрочем, практически на следующий день тот же Кутузов лично отдал приказ… продолжить отступление в сторону Москвы.
А 21 августа (2 сентября), продолжая отступление, русская армия подошла к Колоцкому монастырю. 22-го же числа она заняла при селе Бородино позицию, избранную Михаилом Илларионовичем для сражения. Главная квартира была расположена в деревне Горки.
Весь следующий день обе стороны готовились к генеральному сражению.
Бородинское поражение
«Недаром помнит вся Россия про день Бородина…» Эти известные по школьной программе слова М.Ю. Лермонтова звучат в его произведении «Бородино» утвердительно. Но… А что если поставить после этих слов знак вопроса…
В самом деле, этот знак вопроса часто ставят иностранцы. Они искренне не понимают, почему день Бородинского сражения в России празднуют как победу русского оружия? Любопытствующим очень сложно объяснить такой парадокс, при котором оставившая поле боя армия, которая затем еще и сдала врагу столицу, считается победительницей? Для участников Бородинского сражения подобного парадокса не существовало: многие российские