Я вспомнил время, время золотое…
И сердцу стало так легко-о!..
Сейчас он точно знал, что от него требуется. Нельзя спускать глаз с Соболя. Надо постараться в Благодати незаметно сообщить агенту гепеу на вокзале все, что он знает от Кустова, и потом в неприкосновенности сдать в банк шесть тысяч рублей магазинной выручки. Надо подольше сидеть, не вызывая подозрений, забираться наверх только в случае крайней необходимости и беречь портфель от дядьки с резко пахнущими сапогами. «И чего он вылупился на меня, — гадал Акимов, — что ему от меня?»
* * *
Как волк, логово которого начинают со всех сторон обкладывать, Соболь давно понял, что пора менять место.
Все труднее становилось брать и хранить платину, редел круг надежных людей. Скоро вольное старательство прикроют, придет на речку драга, тогда и вовсе не поживешься.
Неисповедимым, тонким чутьем зверя он понимал: пора уходить. Там, в Свердловске, он сбудет последнюю партию крупы, этих невзрачных, тяжелых, дорогих кристаллов, получит за них деньги, про которые кто-то сказал, что они не пахнут. О нет, особенно новые хрустящие бумажки пахнут, пахнут волнующе и сладко. Соболь возьмет уже накопленное и присоединит новую выручку. Это будет не мало, даже очень не мало. Кое-кому такие деньги и не приснятся, а если приснятся, так человек обрадуется и испугается. Сначала обрадуется, а потом испугается. Соболь купит себе маленький домик с огородом где-нибудь на тихой окраине и станет жить незаметно и скромно. Женится, выведет в люди своих детей…
Соболь усмехнулся. Детей! Подумать только, до чего размяк. А что, разве он хуже других?
…Пришел проводник и сменил в фонаре свечку, старая почти сгорела и только чадила. На каком-то полустанке по-собачьи вякнул колокол, по окнам поползли размытые дождем пятна огней и снова навалилась бархатная темь.
* * *
Колыванов после длинного дня допросов в Таволожском сельсовете вымылся в бане. Потом выпили с председателем водки, закусили грибочками, посоленными с особым домашним секретом.
После чая Колыванов застегнул рубаху, вытер полотенцем пот и взял полевую сумку. Хотел перечитать протокол, подумать, но тут в горницу робко вошел Алеха, сельсоветский рассыльный.
— Тебе чего? — не очень приветливо спросил его хозяин.
— Там к телефону просют, — помявшись, сказал Алеха, — срочно. Из уезду какой-то говорил…
— Сейчас оденусь, — буркнул председатель и тоже стал застегивать рубаху.
— Не тебя, Захар Иванович, а вон их просют, — Алеха кивнул нечесаной головой в сторону гостя.
— Так что же ты мямлишь? — с досадой проговорил хозяин. — Так бы и сказал сразу.
— А я и сказал, — равнодушно ответил Алеха и поскреб за ухом.
Оба натянули сапоги и пошли в сельсовет. Кустову наконец-то удалось разыскать начальника милиции. Крупка, Соболь, Голов, старый бухгалтер, два билета и шесть тысяч рублей не могли сразу уложиться в голове, но уже через пять минут Колыванов понял, что надо срочно скакать в Ковшово. Там, на узловой станции успеть подготовить милиционеров и сесть в поезд. Брать Соболя в Ковшове не имело смысла. Все равно его надо было везти в Свердловск. Алеху послали будить милиционера, который приехал с Колывановым. Председатель отправился доставать лошадей, а Колыванов пошел за сумкой и наганом.
Крепкие лошади, разбрызгивая грязь, умчали двоих человек в ночь…
Дождь перестал. По верхушкам деревьев потянул свежак. В самом зените облака́ как бы раздвинулись, образовав промоину, на дне которой мелкой платиновой крупкой мерцали звезды. Лес кончился. Дорога вывела к железнодорожной насыпи. В колеях поблескивала вода. Всадники отряхнули с плащей воду, опустили капюшоны и перевели лошадей на крупную рысь.
Но им не суждено было задержать Соболя. Из-за поворота насыпи долетел гудок, и вскоре выскочил поезд с тускло освещенными окнами вагонов.
Колыванов выхватил наган, поднял его над головой. Бабахнул выстрел. Лошади забеспокоились, запрядали ушами.
Поезд шел дальше. Они посмотрели на красный убегающий фонарь, выругались, закурили и молча повернули обратно.
* * *
Едва за окнами вагона начало брезжить, проводник пришел и задул свечку в фонаре.
Прокоротав ночь, Акимов временами забывался, но вторым чутьем чуял все. Мрачный дядька храпел, как лошадь, Соболь внизу как будто спал, откинувшись в угол и прикрыв лицо щегольской серой кепкой с хлястиком наверху. Осторожно подвинувшись, Акимов увидел, что женщина тоже спит, но ее дыхания совсем не слышно. Прядь темных волос выбилась из-под платка и делила щеку надвое.
Сдерживая вздох, Акимов перевернулся на спину и стал думать, кто же все-таки едет с Соболем, на кого тот брал второй билет? А может быть, спутник Соболя сел совсем в другой вагон? И что это за человек? Возможно, платиновая крупка вовсе и не у Соболя, а у того? От этой мысли Акимов похолодел. Вот он незаметно сходит в Благодати, взбулгачивает там гепеу, они хватают Соболя, а у того ничего нет… Как же тогда? Стыд-то какой! Ведь какой бы ни был Соболь, его надо брать с поличным. Иначе — все впустую. Но самое главное, зачем он позволил себя впутать в эту историю? Полеживал бы себе спокойно теперь и в ус не дул. Ан, нет, все это бесхарактерность, безволие, неумение твердо и решительно отказаться. А теперь вот переживай и мучайся, и думай, и не спи. Да еще и терпи потом срамоту. Конечно, Соболь не свят человек, но… Что, если крупка не при нем? Как тогда быть, какими глазами смотреть людям в глаза, а?
До сих пор Акимов не позволял себе сомневаться в собственной честности, как не позволял сомневаться в ней никому. Всей своей жизнью не позволял. Он не знал, что будет делать, если ему не поверят.
…Поезд подходил к Благодати. Мрачный дядька проснулся, кашлял, вертел непослушными пальцами цигарку и ухитрялся одновременно чесаться. Соболь не двигался. Женщина уже посматривала в окно.
Акимов решил выйти на станцию без портфеля, чтобы не вызвать подозрения. Спустился с полки, наклонился к женщине:
— Гражданочка, посмотрите здесь за моим портфельчиком. Мне надо сбегать.
— Ладно, ладно. Иди. — Она улыбнулась ему, и он в ответ улыбнулся с готовностью. Женщина посмотрела ему вслед. Соболь из-под кепки поглядел в спину Акимову и снова задремал.
* * *
Акимов добежал до крана с надписью «Кипятокъ», ни на миг не забывая о шести тысячах, оставшихся в вагоне. Обогнул мастерские, рысью побежал в вокзал. Запыхавшись, распахнул дверь дежурки и крикнул:
— Ребята, в ружье! Там, в вагоне, Соболь, он везет крупку, там деньги у меня остались в портфеле, шесть