Через полчаса Кустов узнал, что Колыванов действительно уехал, но куда именно, этого не сказали ни дежурный по отделению милиции, ни в поселковом Совете. Два раза ему удалось добиться до Черного Пруда, но только он начинал объяснять, что ему нужно, как сухое потрескивание, гудки заглушали голос. И он понял, что искать Колыванова по телефону, да еще ночью, немыслимо.
Голова он решил не арестовывать, даже дежурному не сказал, зачем ему нужен Колыванов. Надо было что-то предпринимать на свой страх и риск. Поначалу было Кустов хотел немедленно ехать с милиционером в Светлую Гору, чтобы там взять Соболя. Но для этого надо найти лошадей, седла, уговорить дежурного по отделению. И все равно надежды на то, что они застанут Соболя в Светлой Горе, не было.
Почти сразу после ухода Голова луну затянула облачная пелена и пошел плотный дождь.
Время торопило. Если Соболь успеет уехать с ночным поездом, поймать его будет намного сложнее. Ведь он может сойти на любой станции. Ищи ветра в поле!
И вот когда Кустов готов был сам куда-то бежать, что-то делать, он вспомнил. Вспомнил, что вечером уехал в Светлую Гору старый бухгалтер Кирилл Фомич Акимов, увез сдавать деньги. Кустов сразу как-то успокоился и стал вызывать Светлую Гору. Он как можно строже и короче сказал телефонистке, как выглядит Акимов, и попросил немедленно позвать его к телефону.
Кустов представил себе несколько смешную фигуру старого бухгалтера в старинном картузе с лаковым козырьком, в поношенном плаще и узконосых ботинках.
Через пятнадцать минут в трубке раздался глуховатый басок Кирилла Фомича:
— Здорово, Кустов. Ты чего полуночничаешь?
— Погоди, Кирила Фомич. Слушай меня внимательно. Там, на вокзале, должен быть Соболь.
— Видел. Передо мной два билета брал. До Свердловска.
— Говорю, погоди, слушай! Там около тебя никого нет? Хорошо. Так вот, Соболь повез крупку. Да, да! Слушай дальше. Колыванова нет. Ты там скажи в милиции, чтобы его взяли.
— Не успею, товарищ секретарь. Второй звонок дали. Надо было раньше…
— Черт возьми, надо же так! Слушай, подумай сам, как с ним быть? Главное, чтобы по дороге не улизнул. Ты мне за него отвечаешь.
— Я отвечаю за то, что сам везу. А ваших соболей вы и ловите!
— Да не сердись ты, Кирила Фомич! Не время теперь. Если доедете с ним до Благодатки, сбегай там к дежурному гепеу…
Акимов понял, но медлил, молчал, тяжело дышал в трубку. Кустов готов был накричать на старика, пригрозить ему, напугать, но отлично понимал, что сейчас нельзя так разговаривать с Акимовым.
Из слов секретаря Акимову стало ясно, что Соболь совершил государственное преступление и что партийный долг бухгалтера Акимова — помочь задержать преступника.
— Ну, что ж, — вздохнул Акимов, — если надо… — голос у него стал тоскливый, будто он делал большое одолжение, — если надо, постараюсь, что смогу.
— У тебя оружие при себе? — спросил Кустов.
— На что оно мне? Потерять разве…
— Как ты едешь с таким грузом… — начал было Кустов, но в трубке сухо щелкнуло.
* * *
На вокзале в Светлой Горе ударил третий звонок. Акимов повесил запотевшую трубку на крючок, вытер платком мокрую ладонь и ухо. Прижав локтем парусиновый портфельчик, бухгалтер рысцой выскочил к отходящему поезду.
Акимов нашел свое купе и увидел, что обе нижние и одна верхняя полка уже заняты. К его удивлению, налево сидел Соболь. Он мельком зыркнул острыми глазками на вошедшего и отвернулся к окну. Напротив него — молодая женщина. Светло-желтые лапти, казалось, светились из-под лавки. Домотканая пестрая юбка оттеняла опрятные белые онучи, перевязанные крест-накрест тонкими бечевками. Черная жакетка и белый платок шли к ее моложавому лицу, большим глазам. Губы строго поджаты, ресницы опустились, как только Акимов посмотрел на нее, и бросили на щеки полукруглые тени. Рядом с женщиной к стене прислонился берестяный туесок. На полу, у ног, — плетеная из бересты сумка с тряпичными лямками и гнутой из молодой липы рамой.
С верхней полки на Акимова пристально и мрачно воззрился небритый дядька. На голове, несмотря на летнюю пору, нахлобучена шапка из линяющего зайца. От мокрого зипуна и сапог остро несло сырой ватой и дегтем. Мешок он пристроил вместо подушки и теперь лежал, опершись на него локтем.
Акимов поздоровался и попросил позволения сесть рядом с женщиной. Та еще ближе подвинулась к стене. Бухгалтер небрежно забросил на свою полку портфель, картуз, плащ и принялся искоса разглядывать Соболя. «С понятием одевается, — подумал Акимов, — по-городски».
Серая кепка надвинута до ушей. Дорогой непромокаемый макинтош свободно и ладно облегал сухую фигуру. Хромовые сапоги начищены до ослепительного блеска. Так одевался Соболь на поселке только в большие праздники. Остальное время его трудно было отличить от любого рабочего на вашгердах. Никакого багажа у Соболя не было. Ни чемодана, ни узелка под его лавкой. «На себе везет, — подумал Акимов про платину. — Осторожный, черт».
Обеспокоенный, он поднял глаза и увидел, что небритый дядька по-прежнему пристально и угрюмо смотрит на него. Акимов сразу вспомнил про свой портфель и про шесть тысяч рублей, которые там лежали. Он вез в Благодать полумесячную выручку небольшого магазинчика, работающего на прииске. Два раза в месяц Акимов ездил в Благодать сдавать в банк деньги. Забирался на верхнюю полку, обертывал портфель плащом и чутко дремал всю дорогу, припоминая все хорошее и плохое, случившееся с ним за долгие годы бухгалтерской работы. Акимов с его делом был необходим на прииске, как магазинчик, в котором продавались селедка, мыло, ситец и другие немудрящие товары; как вашгерда, обляпанные глиной, окруженные мокрым скрипучим песком; как бараки, в которых жили рабочие. Он так незаметно сросся со всей обстановкой платинового прииска, что считался его незаметной, но необходимой деталью.
Акимов был невзрачен на вид, как невзрачен платиновый шлих, который старый бухгалтер часто держал в руках. Ему и верилось и не верилось, что после обработки из этого шлиха получают металл, по благородству стоящий выше золота.
Убежденный холостяк, Акимов редко вспоминал свою молодость. В то, уже невозвратное время, в большие праздники Кирилл Акимов надевал белую накрахмаленную рубаху, черную тройку, мягкую поярковую шляпу и, вертя тросточкой, гулял по крохотному садику уездного городка, куда ненадолго приезжал на каникулы…
Иногда