— Только не говори, что отравилась печенькой, ладно?
Смотрит пристально, пытливо.
Я усмехаюсь.
— А я и не говорю. Только тебе какое до этого дело?
Борьба чувств отражается на лице. В итоге какая-то мысль оставляет отпечаток боли и смирения. И Егор, отметая все, достает до самого сердца:
— Кать, я надеюсь, ты собираешься рожать? Я надеюсь, ты не станешь…
Вырываюсь, но он снова хватает меня и крепко стиснув руки, прижимает к себе.
— Кать, не дури. Одумайся. Не совершай ошибку. Кать, если у тебя с Владом все плохо, просто уходи. Мы воспитаем малыша вместе. Какая разница, от кого он, только не убивай.
Я так больше не могу. Не могу и все тут…
Почему они все знают как лучше? Почему для них все кажется, что все легко и просто?
Превозмогая боль, вырываю руки. Срываюсь с места и буквально на ходу хватаю пальто и сумку, сую ноги в уличную обувь, не застегивая.
За спиной Егор, но я не оборачиваюсь. Открывая входную дверь, кидаю на ходу:
— Скажи отцу, что я буду ждать его возле машины.
32
Мы едем молча. Отец изредка жует неприкуренную сигарету, вздыхает украдкой, но не учит. Не пытается объяснять, как жить. И я ему за это молчание благодарна. Хотя понимаю, что он переживает, и, наверное, я как-то перед ним виновата. Просто хотя бы за то, что повела себя как ребёнок.
Но мне было невыносимо оставаться там даже минуту…
Егор не понимает. Он думает, что все только из-за Лики. Что я, похоронив дочь, теперь не хочу детей.
А я же не…
Или да? Или все действительно так и есть?
Нет, конечно же не так. Я беременна от Егора, а Влад, он…
Господи, кому я вру. Мне страшно. Мне действительно страшно. Страшно, что все повторится. Не важно когда и по какой причине. Важно то, что я не хочу этой боли снова. Именно эта потребность — не испытывать больше подобного — гнала меня столько лет от могилы дочери. Вот он ответ, как на ладони, простой и эгоистичный до безобразия. Я больше не хочу этой боли. Не вынесу, не переживу.
Наверное, это естественный защитный рефлекс, инстинкт самосохранения.
Вечером я засобиралась домой. Предупредила отца, что позвоню Владу и уеду, как только он сможет меня забрать. Мою новость отец снова принял молча. Без осуждающих взглядов. Просто услышал, кивнул и все.
Хотелось крикнуть: ” Пап, ну что ты молчишь? “
Но я понимала, к чему снова выведет наш разговор. И наверное, он просто не хочет ссор. Мне их тоже не хотелось. Хотелось уюта, домашнего тепла. И пусть уже не как в детстве, но теперь хотя бы так, с Ниной и отцом.
Нина быстро поняла, что нужно разгонять набежавшие тучи. Замесила таз теста и усадила нас всех помогать ей, стряпать пирожки.
Было весело, было снова легко и спокойно. Мы провели этот вечер как большая дружная семья.
А утром приехал Влад и увез меня в нашу квартиру.
33
Дома меня ждут горячие поцелуи. Требовательные ласки. Неизбежный секс с мужем. Никакие отговорки не помогают. Он соскучился. Он хочет, чтобы я забеременела, он срывает на мне свою тревогу, ревность, наказывает собой.
Все это граничит с жестокостью. Нет, Влад еще не переступил черту. Все еще пытается быть любящим. Но уже не таким заботливым.
Он терзает меня, не принимая моих просьб. И чем больше я, сопротивляюсь, тем больше распаляется он.
Остается только смириться и ждать, когда его запал утихнет.
А после нападает странная апатия. Она граничит с полным безразличием и очень похожа на то состояние, когда я принимала сильнодействующие препараты. В итоге головная боль уносит меня от реальности. И я проваливаюсь в какой-то тяжелый беспробудный сон, который меня отпускает поздно утром.
Снова рвота и состояние, будто я чем-то слишком серьезно отравилась.
Слава Богу, мой оставшийся отпуск позволяет сделать передышку и отлежаться. Влад на работе, и большую часть времени я нахожусь дома одна. Мыслей нет. Чувств тоже. Пытаюсь понять, что делать, как дальше жить. Но не понимаю. И находиться в нашей квартире больше не могу. Смотрю на вещи и они мне теперь кажутся чужими. Словно до этого жила здесь не я.
Будто не я своими руками создавала уют. Не я строила свое уютное гнёздышко, и все эти вещи принесли в дом совершенно чужие и незнакомые люди. Это все не моё!
Даже вещи в отцовской квартире казались мне более близкими и родными, чем все то, что окружало сейчас.
Прав отец, я будто бы ото сна очнулась. Из комы вышла, а вместо меня здесь кто-то мою жизнь попытался прожить.
Нет, нет, не может же так быть, чтобы “до” и “после”. И муж мой не Егор, а Влад. Мне ведь с ним хорошо было! Все у нас получалось! Хватаю с тумбочки фоторамку, листаю эпизоды нашего счастья. Везде улыбки, красивые позы. Но я смотрю на себя. В свои глаза. Мне хочется узнать правду. Ведь так не может быть, чтобы я не отдавала себе отчет…
В глазах пустота. Нет чувств. Ничего. И улыбка так не похожа на мою настоящую.
В груди с огромной скоростью разрастается кусок льда. Мне кажется еще чуть-чуть и остановится сердце. Замерзнет от ужаса, от осознания того, что все это происходило не со мной. Все словно в тумане или каком-то наркотическом сне.
Срываю с себя одежду, бросая ее на пол по пути к ванной. Долго стою под холодным душем, пока зубы не начинают отбивать хорошую такую, качественную дробь. Все мышцы напряжены, но зато мозг начинает работать по полной.
Не может быть так, не может. Все же я здравомыслящая, взрослая женщина. Хожу на работу, выполняю свои обязанности, общаюсь с людьми. Ни разу я не увидела косых взглядов, ни разу не почувствовала за собой какую-то странность, отклонения в поведении.
Снова иду в спальню и вместо полотенца заворачиваюсь в покрывало. К ногам падает фоторамка с застывшим кадром. На ней мы с Владом в Испании. Летали буквально на пару дней, хотя путевку брали на неделю. На кадрах наши первые дни и мы там снова “счастливые”. А потом мне стало неожиданно плохо. Тоже рвало и сильно болела голова. И Влад настоял на том, что нам нужно вернуться…
Я осела, почувствовав, как