Майор долго смотрел на меня. Потаённый страх в его глазах медленно уступал место жгучему интересу.
— И что теперь? — спросил он уже твёрже. — Как долго мне терпеть его неожиданные проявления?
— Не знаю, — честно признался я. — Он хочет помочь мне, но не может надолго закрепиться в этом мире.
— Надолго… — хмыкнул Артём, передернув плечами. — Надо срочно решать твои проблемы, Данилыч. Чего-то мне не хочется больше выступать в роли какого-то «сосуда». Хочешь, мы с тобой устроим «мозговой штурм»? Глядишь и выплывет что-нибудь… Вот что тебя сейчас беспокоит больше всего? В чем ты сомневаешься? Что тебе спать спокойно не даёт?
— Не что, а кто! — хрипло хохотнул старик. — Утром точно их увидим…
— Нет, я не об этом, — качнул головой Артём Сергеевич. — Это — враг явный. С ними большого ума не надо, увидел — стреляй! Что не так, Данилыч?
— Да всё не так! — нервно воскликнул я. — Не должен я был вернуться и воскреснуть! А если бы и воскрес, то в тот же миг должен был склеить ласты! Не живут столетние деды с такими травмами! Да у меня от горла ничего не осталось — а тот утырок его в хлам раздавил! В моем старом мире это считалось бы настоящим чудом! А чудес там — кот наплакал…
— Погоди-ка, — оставил меня Прокопьич, хлопнув себя по залеченному мной боку, — а это, тогда, как понимать? Не чудом?
— Чудом, — согласился я. — Но это сделал я… А в моём старом мире такое провернуть было бы невозможно.
— Ты хочешь сказать, что это мир тоже только похож на твой, но это не он? — сформулировал мою мысль майор.
— Я все время пытаюсь это узнать, — пожал я плечами. Но если это так, кто-то или что-то рассчитало всё до миллиметра и до секунды. Каждую пылинку и травинку, каждое движение и каждый наш вздох…
Артём медленно поднялся с ящика, на котором сидел, его тень заколыхалась на бревенчатой стене.
— Считаешь, что мы пешки в чьей-то игре? — спросил он. — И кто, по-твоему, этот кукловод? И вообще, в чем смысл? Нет! Мы опять пошли по тому же кругу! Забудем! Что еще тебя напрягает в этом мире, Илья Данилыч? Подумай хорошенько! Сосредоточься, как следует! Ну же?
— Еще больше моего чудесного выздоровления меня напрягают дальнейшие события…
— Что ты имеешь ввиду? — не понял майор.
— А никого не удивило, что судят столетнего старика за двойное убийство крепких отморозков? Причем этот старик ветеран войны, орденоносец, бывший сотрудник НКВД-МГБ-КГБ-ФСБ? Не удивляет? Нет?
— А в чем проблема, Данилыч? — пожал плесами Артём Сергеевич, явно не понимая, куда я клоню. — Возрастного ценза у нас для зоны нет.
— В моём мире эту историю бы крутили по всем каналам зомби-ящика, по Интернету…
— В газетах, — подсказал Прокопьич.
— Насчёт бумажных газет не скажу, по-моему, их уже никто не читает. К тому же, этим стариканом убиты сразу двое детей могущественных олигархов.
— Так вот и ответ! — радостно оскалился майор. — Они-то и передавили весь информационный трафик!
— И нигде не вылезло? — Я криво усмехнулся. — Как говорил товарищ Станиславский — не верю! Как-то всё ненатурально, что ли. Как отражение в кривом зеркале, или в кошмарном сне, когда никак не можешь проснуться.
— Ты о чем, Данилыч? — нахмурился старик. — Какое еще отражение? Мы же здесь. Живые. Дышим-говорим, стреляем иногда. Всё реально. Я вот тебя за руку могу взять… А хочешь, двину, как следует — сразу всю мою реальность прочувствуешь.
— Именно, что всё реально! — взвился я. — Слишком реально! Слишком… Всё складывается в идеальную картинку, как будто кто-то умный и внимательный очень качественную декорацию построил. Почти не отличить от настоящего мира. Но почти — это не значит совсем.
— Послушай, дружище, — Прокопьич обнял меня за плечи, — не в обиду сказано, но у тебя, похоже, конкретная такая паранойя. Навязчивое состояние. Тебе в последнее время совсем несладко приходилось, вот ты искал подвох везде, где только можно. Скажешь, не так?
— Я ловил себя на мысли, — тихо признался я, — что порой жду, когда же эта красочная декорация дрогнет. Когда пойдет трещиной. Когда проявится тот, кто всё это подстроил… И мне страшно не от того, что это случится. А от того, что это НЕ случится. Что это и есть настоящая реальность. Потому что если это так… такой подлый мир не должен существовать! Лучше бы он оказался ненастоящим… — Я замолчал, сдавленно кашлянув. От этих мыслей холодело внутри.
— Вот! — довольно закивал Прокопьич. — И у меня такое было, когда… В общем, когда я один на всём белом свете остался… И мне страшно было, когда смысл жизни оказался потерян… — Прокопьич мрачно смотрел в свою пустую кружку.
Артём замер, его взгляд снова потяжелел, словно он что-то мучительно анализировал. Тишину снова нарушил только треск фитиля.
— Ладно, — наконец выдохнул майор, снова опускаясь на ящик. — Допустим, ты прав. Допустим, всё вокруг — хитроумная подделка. Или не подделка, а… другая версия реальности. Вопрос-то главный от этого не изменился: зачем? Для чего тебя, конкретно тебя, вернули в этот… в этот «кошмарный сон», из которого не можешь «проснуться»? Какую цель преследует твой таинственный «режиссёр»? Что он хочет, чтобы ты сделал? Или… чего НЕ сделал?
Я закрыл глаза, пытаясь поймать то смутное, невыразимое чувство, которое не давало мне покоя с того момента, как я очнулся в том переулке. Может быть, он хочет, чтобы я что-то… ощутил? Пропустил через себя? Как будто я должен сейчас что-то понять, чего не понимал раньше? Я открыл глаза и посмотрел на своих товарищей.
— Я чувствую, что должен сделать какой-то выбор, который я так и не сделал. Или сделал неправильно. И меня вернули не для того, чтобы исправить ошибку… а чтобы я её наконец-то осознал. Принял. Смирился с ней и дошёл до того рубежа, где когда-то свернул не туда… — Я умолк, переваривая свои сумбурные слова и мысли.
В землянке снова воцарилась тишина, на этот раз не тягостная, а полная какого-то нового смысла. Фитиль лампы трещал, как будто торопился догореть поскорее. Артём смотрел на меня, не мигая. Даже Прокопьич притих, а его всё еще бледноватое лицо стало серьезным.
— Ну что ж, — первым нарушил молчание майор. Его голос звучал почти буднично. — Раз так, будем искать твой рубеж. И твою невыбранную дорогу. С чего начнем, Илья Данилыч?
Я посмотрел на него и впервые за этот вечер по-настоящему улыбнулся.
— Не знаю, — честно ответил я. — Но