Отец Павел вышел из притвора — худой, с поникшими плечами, но взгляд по-прежнему глубокий и ясный.
— Возмужал, — улыбнулся он Сергею и по-отечески обнял. — Семьей обзавелся?
— Да кто б меня сюда пустил в праздники-то, — улыбнулся он. — Пока сам себе хозяин.
Они немного поболтали о том о сем, усевшись на длинную скамью под одним из сводов храма. Малышев смотрел на иконостас и рассказывал о своей жизни, отец Павел поведал ему о деревенских новостях: их было немного, некоторые вызывали у собеседника снисходительную улыбку.
— К Марфе сейчас отправимся? — спросил наконец старик.
— Разве она не хотела исповедаться? — удивился Малышев.
— Сказала, что сперва с тобой поговорит. Можно было бы ее в храм пригласить, но связи нет, позвонить не получится.
Сергей достал из кармана смартфон и быстро убедился, что сотовая сеть не найдена.
— В непогоду такое у нас случается, — кивнул в сторону окна отец Павел и улыбнулся, будто такие проказы природы его забавляли.
Они вышли из церкви, когда уже почти стемнело. Снег валил стеной, крупный и липкий, словно кто-то наверху высыпал его ведрами.
— Марфа на окраине живет, за речкой, — сказал отец Павел. — Там, где лес начинается. Дом с мезонином, ты его, может, помнишь.
Малышев кивнул: он помнил тот дом и хлипкую изгородь, да и саму Марфу тоже — сутулую, сухонькую, с тяжелым взглядом. Тогда, семь лет назад, она все время маячила где-то рядом, смотрела из-за калитки, внимательно наблюдала за его работой.
Они шли пешком, машину решено было перегнать под навес у дома батюшки: тот жил возле храма. Снег превратил улицы в белое безмолвие: ни одной цепочки следов, все сдуло, все укутало, даже отпечатков протекторов «Форда» Малышева уже было не разглядеть. Ветер шуршал в заборах, в подлеске потрескивали кусты, оба мужчины прятали лица в шарфы, не вынимая рук из карманов. Сергей смотрел на валенки отца Павла и даже немного ему завидовал: собственными ботинками он уже успел зачерпнуть немало снега.
У дома Марфы свет не горел. Крыша была тщательно укутана белым зимним покрывалом так, что крыльцо почти сравнялось с землей.
Павел постучал.
— Марфа? — позвал негромко. — Это я, батюшка. Сергей приехал.
Ответа не было. Только треснула ветка над входом.
Отец Павел дернул за ручку, и дверь со скрипом открылась, дома здесь никогда не запирали.
В сенях на ступенях лежала хозяйка. Малышеву достаточно было одного взгляда, чтобы понять: женщина мертва.
— Господи… — прошептал Павел и перекрестился.
Сергей молча присел рядом. Пальцы Марфы были холодны как лед, открытые глаза смотрели в бревенчатую стену. На лице старушки застыло выражение ужаса.
Батюшка тихо молился рядом, а Малышев неспешно осматривал тело, стараясь ничего не трогать.
— Когда вы последний раз встречались с ней? — спросил он, не глядя на священника.
— Она была в храме позавчера, еще спрашивала о тебе, говорила, что ждет, — ответил отец Павел, качая головой. — Неужели поскользнулась? Как же так, Марфа?
В сенях было довольно прохладно, но не настолько, чтобы ступени могли обледенеть. На ногах у женщины были войлочные домашние тапки — вряд ли она выходила в них на улицу, откуда могла бы принести на подошве мокрый снег. Да и, кроме халата и обвязанной вокруг пояса серой шали, на старушке ничего не было.
— Ногти обломаны, — задумчиво проговорил Сергей. — Да и поза не слишком похожа на случайное падение. Точнее скажет эксперт…
— Когда теперь, — вздохнул отец Павел. — В такую-то погоду!
— Да и смерть старушки в праздничные дни вряд ли вызовет у них особое рвение, — кивнул Малышев, вспоминая стиль работы здешних коллег.
За высоким окном в сенях, на стеклах которого мороз оставил замысловатые узоры, завывала вьюга.
Мужчина сидел на корточках возле трупа и внимательно разглядывал сухие безжизненные старческие руки. Затем достал из кармана телефон, посмотрел на экран и убедился, что связи по-прежнему не было.
— Не приедут они скоро, — устало проговорил батюшка. — Все замело, до самого райцентра все в заносах, поди. Только на снегоходе, а их у нас нет.
— Значит, разберемся сами. Тело пока лучше не трогать.
— Но как же… — начал было старик, но осекся и снова принялся за молитву.
Малышев открыл дверь и вышел из сеней на крыльцо. Он оглядел двор — никаких следов не было, даже его собственные успело замести. Мужчина обошел вокруг дома, то и дело проваливаясь под наст. Все тут казалось замерзшим навсегда, как сцена из старого фильма. Вернувшись на крыльцо, он принялся поправлять сбившийся коврик у двери, на котором поблескивали снежинки. Наклонившись, Малышев заметил на нем то, что сначала принял за комок глины. Коричневый полукруг оказался обломком старой костяной пуговицы. Сергей вернулся в сени, где отец Павел продолжал усердно молиться, и убедился, что на халате Марфы пуговицы были совсем другими, пластиковыми, с перламутровым отливом. Более того, все они были на месте. Он сунул находку в карман и позвал:
— Пройдем в дом, отец Павел.
Старик кивнул и аккуратно поднялся по ступеням, стараясь держаться возле стены, чтобы ненароком не задеть покойную.
Малышев приметил в сенях старый комод с редкими следами лакового покрытия, открыл один из ящиков и извлек на свет кусок светлой ткани. Развернул выцветший от времени ситцевый платок и накрыл лицо Марфы.
Отец Павел осенил себя крестным знамением, и они вошли в дом.
Изба встретила их глухой, вязкой тишиной. Как будто и не было только что тела у порога, не было той тяжести, что легла на плечи мужчин сразу, как они вошли в сени.
Батюшка включил свет и встал у окна. Малышев прошелся по комнате. Дом был стар, но ухожен: нарядные половики, в углу примостился веник, на окне — герань в горшке. Все как у тех, кто давно никуда не уезжал и не ждал перемен. В центре комнаты на круглом столе, покрытом кружевной скатертью, лежала книга псалмов, открытая на середине. Рядом — сложенные клочки бумаги, обрывки, скорее всего из старых тетрадей, и простенькая шариковая ручка в пластиковом корпусе. Сергей аккуратно перебрал листы — никаких записей на них не было.
В углу, на скамье, лежала вязаная кофта, аккуратно сложенная. На крохотном кухонном столе у окна стоял недопитый настой шиповника, давно остывший, рядом лежали засахаренные корки лимона на блюдце со сколом, все как при живом человеке.
Павел остановился у иконы и перекрестился. Мужчины не проронили ни слова, будто боясь нарушить покой хозяйки, не в силах осознать, что покой этот — вечный.
Малышев подошел к печке, заслонка была чуть приоткрыта, оттуда шел слабый