Герман дергается, его взгляд начинает метаться — туда-сюда, словно он ищет выход. Его пальцы нервно теребят манжет, губы сжимаются в тонкую линию. И тут он бросает последнюю попытку ужалить:
— Ты думаешь, ты приз выиграл? Посмотри на нее! Зачем тебе такая страшила? Неужели ничего лучше найти не мог?
Я замираю, потому что это самый больной укол, а такие слова он всегда умел удивительно метко бросать. Но Матвей даже не моргает.
— Я нашел лучшее, что есть в природе, — отвечает он спокойно, но каждое слово звучит, как удар. — Женщину, которая умнее и красивее всех твоих мнимых побед. Красота измеряется не тем, сколько взглядов она собирает, а тем, способен ли ты сам оторвать от нее взгляд. Я - не способен.
Он смотрит не на Германа – он смотрит прямо на меня, и в этом взгляде нет ни игры, ни вызова. Только правда. Я сглатываю и с трудом делаю вдох. Не знаю, как я ещё держусь и не рыдаю.
Герман опускает глаза, будто впервые за все время не знает, что сказать, потом разворачивается и идет по проходу, не оборачиваясь.
А я сижу, не двигаясь, и чувствую, как внутри что-то рушится и рождается заново. Все, что было скрыто, стало явным. Эти двое мужчин – абсолютно разные. Герман всегда говорил громко, чтобы подавить и перекричать. Матвей говорит тихо, и от этого его слова звучат только весомее. Герман смотрел на меня, как на приложение к себе. Матвей — как на человека, равного ему. Герман запрещал мне мечтать о семье, о детях, о будущем. А Матвей сам заговорил об этом первым, будто читал мои самые потаенные желания. То, что я считала любовью с Германом, было лишь восторгом от того, что на меня посмотрели. А настоящая любовь — это когда на тебя смотрят так, будто ты уже часть чьей-то жизни.
Поезд снова наполняется ровным гулом колес, будто ничего не произошло. Но внутри у меня все изменилось.
Матвей протягивает руку и берет мою ладонь в свою. Он не спрашивает, не смотрит в глаза, а просто крепко держит, как будто говорит без слов: «Я здесь». Его пальцы теплые, надежные, и за десять минут этой тишины я привожу в норму и дыхание, и пульс.
— Знаешь… — говорю я негромко, и голос предательски дрожит. — Все это время я боялась, что повторю ту же ошибку. А оказалось, ошибкой была не я. Ошибкой был он. Я сама удивляюсь, насколько ясно эта правда звучит именно сейчас.
Матвей сжимает мою ладонь сильнее. Взгляд у него спокойный, уверенный — и в нем нет ни жалости, ни снисхождения, только принятие.
— Алена, — говорит он тихо, так что слышу только я. — Я хочу быть с тобой. Не «попробовать», не «посмотреть, как получится». Я хочу быть рядом всегда. Хочу, чтобы ты стала моей женой и матерью моим детям. Ты именно та женщина, ради которой я готов менять все, что привык держать под контролем.
Я отворачиваюсь к окну, чтобы скрыть слезы, но руку не выдергиваю. И только через секунду понимаю: впервые за три года я держусь не за прошлое, а за будущее.
— Я боюсь, — шепчу я. — Но я тоже хочу.
Мы сидим так, пока поезд несется сквозь ночь, и мир словно перестает существовать. Только мы двое и наши руки, соединенные крепко.
Матвей наклоняется чуть ближе и говорит негромко, но твердо:
— Значит, завтра идем в ЗАГС.
Я не успеваю ответить, и вместо этого сама сжимаю его пальцы в ответ.
Эпилог
Эпилог
Алена
Прошло пять лет.
Наш дом полон голосов, смеха и игрушек. У нас трое детей — наша гордость и наше счастье: старшая Соня, которой уже четыре, и двойняшки Даня и Егор, скоро им исполнится два.
Я весь день в заботах: то один упал, то второй схватил ложку и решил, что это сабля, то Соня требует нарисовать принцессу, а получается клякса, и она расстраивается до слёз. Я смеюсь и иногда думаю: мечтала ли я когда-то о таком? Да, мечтала. Но это оказалось в сто раз лучше, чем я могла представить.
Ева по-прежнему рядом. Моя лучшая подруга стала крестной для Сони, и девочка обожает ее безмерно. Когда Ева приезжает, Соня бегает за ней хвостиком, будто у нее появилось еще одно солнце в доме, а сама Ева смеется и называет ее «моя маленькая копия». Я знаю, что в этом тоже мое счастье — видеть, как любимые люди переплетаются с нашей семьей.
Вечером Матвей возвращается с работы, снимает пальто, и дети тут же бросаются к нему. В руках у него два букета: один большой — для меня, второй, маленький, с ромашками — для Сони.
— Папочка! — кричит она, обнимает его за шею и сияет так, будто ей подарили весь мир. — Это мне?
— Конечно, тебе, — улыбается он, целует ее в макушку. — Ты же моя маленькая принцесса.
Потом мы ужинаем вместе, и муж помогает уложить детей. Они, как обычно, требуют сказку, и Матвей каждый день придумывает для них новую.
И вот мы впятером в детской, дети укрылись одеялами и ждут очередного сказочного шедевра.
– Пло сто будет сказка? – спрашивает Даня.
– Про принцессу, – отвечает Матвей.
– Красивую? – интересуется Соня.
– Самую красивую на свете, – отзывается мой муж.
– А мозно есе пло длакона? – просит Егор.
– С удовольствием, – подмигивает мне Матвей и начинает рассказывать:
— В одном московском королевстве жила-была прекрасная принцесса, — начинает Матвей, поправляет одеяло у Егора и кивает в сторону Сони. — Настолько красивая и умная, что все вокруг только диву давались. Но тут в округе появился дракон.
— Настоясий? — уточняет Даня, поднимая голову.
— Самый что ни на есть. Огромный, зеленый, с кривыми зубами, — кивает Матвей. — И дракон этот посадил принцессу в башню и решил, пусть она сидит там три года.
— Он дурак, что ли? — хихикает Соня, пряча лицо в одеяло.
— Скажем так - глупенький, — серьезно подтверждает Матвей. — Потому что он не знал простых вещей: