Под утро я всё-таки провалилась в короткий, тревожный сон. Мне снилось, что я бегу по бесконечному коридору с зеркальными стенами, а за мной гонится мой собственный свадебный торт, весь в белом креме, и с него на меня смотрит лицо Вити, перемазанное этим же кремом. Он смеялся, а его смех был похож на лязг металла.
Я проснулась от собственного крика. Сердце колотилось где-то в горле. За окном светало. Небо было свинцово-серым, предвещая хмурый день. Я лежала и смотрела на потолок, пытаясь унять дрожь. Первая ночь в новом убежище оказалась битвой с призраками, и я не была уверена, что вышла из неё победителем.
Утром после чашки кофе, который я сварила на непонятной кофемашине, потратив десять минут на то, чтобы разобраться с кнопками, я почувствовала себя немного собраннее. Нужно было идти на работу. Моя настоящая жизнь, моя отдушина и моя крепость — кондитерская.
Выйдя из подъезда, я невольно зажмурилась. После стерильной чистоты дома улица показалась слишком шумной, грязной и пахнущей бензином. Я поймала себя на том, что оглядываюсь по сторонам, ища знакомые черты внедорожника. Его нигде не было. И странным образом мне стало обидно. Что я хотела? Чтобы он дежурил под моими окнами? Чтобы продолжал опеку? Глупость.
Дорога до кондитерской заняла не больше двадцати минут. И вид знакомой вывески «Сладкая история» заставил что-то сжавшееся внутри наконец расслабиться. Здесь был мой мир. Мой запах. Мой хаос.
Я открыла дверь, и меня обнял родной, сладкий воздух, пахнущий ванилью, свежеиспеченным бисквитом и шоколадом. Я сделала глубокий вдох, впитывая его, как антидот от вчерашнего ужаса. Здесь я была на своём месте. Здесь я была сильной.
Я накинула фартук, повязала косынку и подошла к столу, где лежали списки заказов. Три торта, пятьдесят пирожных, два капкейковых букета. Обычный рабочий день. Спасение.
Я погрузилась в работу с фанатичным упоением. Взбивала крем до тех пор, пока руки не начинали ныть от напряжения. Замешивала тесто, вкладывая в него всю свою злость, всю обиду, всю неуверенность. Каждый ровный корж был маленькой победой. Каждый идеальный цветок из крема — доказательством того, что я могу создавать красоту, даже когда внутри всё перевернуто с ног на голову.
Работала я, не поднимая головы, стараясь не думать ни о чём, кроме граммов, градусов и консистенции. Но мысли, как назойливые мухи, лезли в голову.
«Он спас тебя из того ада. Ты должна быть благодарна».
«Но он не спросил! Он просто решил за меня».
«А что бы ты решила сама? Вернулась бы в ту конуру с тараканами?»
«Неважно! Я бы сама приняла решение!»
«Гордость — это роскошь, которую ты не можешь себе позволить, Олеся. У тебя нет дома. Нет денег. У тебя есть только этот фартук и миска для замеса».
Я с силой ударила скалкой по тесту, расплющивая его в идеально ровный пласт. Да, гордость была роскошью. Но что оставалось у меня, кроме неё? Чувство собственного достоинства было последним бастионом, который я отчаянно пыталась удержать.
В разгар работы, когда я собирала очередной торт, зазвонил телефон. Я вздрогнула, предчувствуя новый виток проблем. Но на экране горело имя «Кристина». Подруга. Та самая, на чьи звонки я не отвечала все эти дни.
Я сняла перчатку и взяла мобильный.
— Привет, — сказала я, и голос мой прозвучал сипло от усталости.
— Лесь! Наконец-то! — в трубке послышался вздох облегчения. — Я уже места себе не находила! Ты где? Что случилось? Почему не брала трубку?
И тут со мной случилось странное. Я собралась было выдать заученную отговорку про завал на работе, но вместо этого из меня вырвался сдавленный, почти истерический смех, который тут же перешёл в рыдания.
— Крис… — выдавила я сквозь слезы. — Ты не поверишь… У меня… тут целая эпопея…
И я рассказала. Сбивчиво, путано, с долгими паузами, чтобы сглотнуть ком в горле. Про торт и голую девушку на кухне. Про побег из дома. Про сцену в подъезде. Про угон машины, вернее, её благополучное похищение бывшим мужем и свекровью. Про ночь в кондитерской и разбитое окно. И про Игоря Петровича. Про аварию, про больницу, про ужасную квартиру с тараканами и про ту, роскошную, в которой я теперь живу.
Кристина слушала, не перебивая. А когда я закончила, в трубке повисло молчание.
— Боже мой, Олесь… — наконец прошептала она. — Я в шоке. Это же какой-то дурной сериал. И этот твой прокурор… Он что, герой-любовник или злодей?
— Я сама не знаю, — честно призналась я, вытирая слезы тыльной стороной ладони. — Он сложный. Помог. Много. Но он так всё контролирует. Мне кажется, я у него как благотворительный проект. Бедная, несчастная кондитерша, которой нужно указать путь.
— Ну, знаешь, — Кристина фыркнула. — Многие были бы не прочь такого «благотворительного проекта». Машина, квартира в центре. Хотя я понимаю тебя. Быть вечным должником — то еще удовольствие. Но, Лесь, главное, что ты в безопасности. Деньги и квартиры — это ерунда. Они у тебя снова будут. А вот то, что тот мудак тебя не достал, — это уже победа.
Мы проговорили ещё полчаса. Кристина предлагала приехать, помочь, но я отказалась. Мне нужно было самой во всём разобраться. Но её поддержка, её обычный, такой знакомый голос стали тем якорем, который вернул меня к реальности. Я была не одна.
Закончив разговор, почувствовала прилив сил. Я допила остывший кофе и с новым рвением взялась за работу. Нужно было закончить торт для маленького именинника. Я украшала его яркими мастичными фигурками, и от этой простой, почти детской работы на душе становилось светлее.
Ближе к вечеру, когда основные заказы были готовы и развезены, а в кондитерской оставались только я и аромат свежей выпечки, я решила сделать что-то для себя. Вспомнив новый рецепт шоколадного тарта с соленой карамелью, я принялась за него. Это был мой способ сказать спасибо Игорю Петровичу. Безмолвный, нежный, без пафоса и дорогих бутылок вина. Только вкус. Глубокий, горьковатый шоколад, сладость карамели и острая, щиплющая нотка соли. Почти как наша с ним история.
Я работала медленно, вдумчиво, получая удовольствие от процесса. Когда тарт был готов, я аккуратно упаковала его в коробочку и поставила в холодильник. А потом села и стала ждать. Словно школьница, ожидающая понравившегося мальчика после уроков.
И он пришел. Ровно в то время, что назначил. Колокольчик над дверью прозвенел, возвещая о его