— Глупый князь. Шевели ногами и скоро сам все увидишь.
Тьма не просто висела в воздухе — она липла к коже, как паутина, пропитанная запахом гнили и старой крови. Каждый шаг по разбитой плитке графского поместья отдавался в висках гулким эхом, слишком громким в этом мертвом молчании. Молчании, которое вот-вот взорвется.
Вероника быстро шла впереди, указывая путь, ее тонкая фигурка в порванном платье казалась нелепо хрупкой на фоне чудовищных теней разрушенного особняка. В ее руке был не игрушечный кинжальчик, а тяжелый, вполне себе боевой нож, эдакий маленький меч, которой она, не раздумывая, подхватила со стойки.
Лишка, моя маленькая тень, вцепилась в край моего плаща так, что пальцы онемели. Она уже не плакала. Слишком страшно ей было сейчас даже для слез.
— Левее, Мстислав! — шипение Вероники прорезало тишину, как лезвие.
Я рванулся в сторону, едва успев оттолкнуть Лишку. Из провала, где когда-то был фонтан, вывалилась тварь. Не просто скелет, не просто гниющее мясо. Это был сплав ярости и разложения. Костлявые пальцы с клочьями плоти сжали обломок косы, глаза — вернее, то, что в них осталось, пылали холодным, ненасытным голодом. Оно не просто хотело убить — оно хотело растерзать, растворить в этой всепоглощающей тьме.
— Отойди! — рявкнул я, выставив меч.
Сталь запела в воздухе, встретив ржавое железо косы с градом искр. Удар отозвался болью в предплечье. Тварь не отшатнулась. Она рванулась вперед, издавая хриплый, булькающий вой. Я прыгнул назад, заслоняя девочек, рубанул по колену. Кость с отвратительным звуком хрустнула, но существо лишь закачалось, не выпуская оружия. Его голова дернулась, пустые глазницы уставились на Лишку.
— Нет! — крикнула Вероника.
Не раздумывая, она метнулась вперед, ее удлиненный нож блеснул в тусклом лунном свете и вонзился твари в бок. Не глубоко, но больно. Она с ревом развернулась к девочке. Сердце у меня ушло в пятки.
— Вероника, назад! — заорал я, бросаясь в атаку.
Меч описал широкую дугу, впиваясь в шею монстра. Недостаточно. Сталь застряла в позвонках. Тварь завыла, извиваясь, трясясь, пытаясь стряхнуть меня. Я навалился всем весом, вывернул клинок. Голова отлетела с мокрым чавканьем. Тело рухнуло, но пальцы еще судорожно сжимали древко косы.
— Бежим! — схватил я Веронику за руку, подхватывая Лишку, которая висела у меня на плечах как мешок. — Показывай дорогу!!!
Поместье ожило. Тени зашевелились повсюду. Из-за обвалившихся колонн, из разбитых окон, из-под кусков обрушенной кровли — они выползали, сползали, ковыляли на переломанных ногах. Хрипы, скрежет, бульканье — симфония смерти нарастала. Каждый шаг по заросшей тропинке к фамильному склепу был битвой.
Один мертвец, больше похожий на раздутый мешок кожи, попытался схватить Лишку. Я рубанул ему по руке, отсекая кисть с гнилыми когтями. Другая тварь, бывшая горничная в лохмотьях кружевного фартука, бросилась на Веронику с диким визгом. Графиня встретила ее ударом своего «меча» прямо в оскаленный рот. Зубы хрустнули, тварь отпрянула, давясь костями.
— Держись, Лишка! — задыхался я, отбиваясь мечом, который уже затупился о кости и ржавчину.
По лицу текла кровь — то ли своя, то ли чужая, чертовски вонючая. Склеп. Вот он, низкий, мрачный, сложенный из почерневших камней. Надежда. Или последняя ловушка.
— Дверь! Открывай! — Вероника, бледная как смерть, но не сломленная, метнулась к тяжелой каменной плите, украшенной стилизованными черепами. Она уперлась в нее плечом, отчаянно толкая. Камень не поддавался. Лишка, рыдая, бросилась помогать ей.
Я остался один против приближающейся волны тварей. Они шли. Медленно, неминуемо. Десятки пустых глазниц, десятки когтистых рук. Адское шествие. Я встал поперек тропинки, подняв меч. Усталость валила с ног, но отступать было некуда. За спиной — девочки. И склеп.
— Ну что ж, уродины, — прохрипел я, чувствуя, как адреналин жжет жилы. — Кто первый на ужин? Только предупреждаю — несвежий! И в бане тысячу лет не мылся.
Первый, бывший стражник в истлевшей форме, бросился с глухим рыком. Я встретил его ударом в грудь, но тут же вынужден был отпрыгнуть от когтей другого, который пополз по земле, как гигантский паук.
Меч работал сам — рубил, отбивал, отсекал. Каждый удар отдавался болью в руках. Я отрубил руку одному, ногу — другому, но они все ползли, цеплялись за мои сапоги. Один вцепился зубами в край набедренника. Я всадил меч ему в темя, вывернул клинок. Череп хрустнул.
— Мстислав! Помоги! — крик Вероники был полон отчаяния.
Я оглянулся на долю секунды. Они обе, уперевшись в камень, не могли сдвинуть дверь. А сзади, обходя меня, по кустам уже пробирались еще двое мертвяков — быстрые, злобные.
— Млять!!! Отойдите! — заревел я, отшвыривая очередного мертвеца. Рванулся к склепу, отсекая на ходу руку, тянувшуюся к Лишке. Добежал. Уперся плечом в холодный камень рядом с Вероникой. Мышцы горели огнем. — Вместе! Раз-два!
Мы рванули. Камень дрогнул. Скрипнул. Сдвинулся на пару вершков. Недостаточно! Сзади уже слышалось тяжелое дыхание и топот десятков ног.
— ЕЩЕ! — закричала Вероника, и в ее голосе была недетская ярость.
Мы напряглись из последних сил. Камень со скрежетом поддался! Образовалась щель — узкая, темная.
— Лишка, внутрь! Быстро! — толкнул я девочку. Она юркнула в черноту. — Вероника, за ней!
Графиня метнулась следом. Я оглянулся. Они были уже в двух шагах. Десятки рук тянулись ко мне. Зловонное дыхание окутало лицо. Я прыгнул в щель, с трудом просочился, развернулся и с диким рыком рванул дверь на себя. Каменная плита с грохотом захлопнулась, срезав несколько костлявых пальцев, успевших просунуться в щель. Они заскребли по камню, извиваясь, как слепые черви.
Тьма. Глухая, абсолютная. Только наш прерывистое, хриплое дыхание, больше похожее на всхлипы. Снаружи — безумный гул, удары в дверь, скрежет когтей по камню. Но дверь — массивная, древняя — держалась.
Я прислонился к холодной стене, вытирая меч о край плаща. Руки тряслись. По спине струился пот, смешанный с кровью и грязью. Где-то рядом всхлипывала Лишка. Вероника тяжело дышала.
— Живы? — выдавил я, голос сел от напряжения.
— Жива… — прошептала Вероника.
Она щелкнула пальцами, и пара факелов, висевших на стенах, зажглись тусклым светом. Потом добавила, и в голосе снова появился знакомый металл.
— А ты, Мстислав? Твоя щека…
— Царапина, — соврал я, ощущая глубокий порез. — Главное, дверь их сдерживает. Пока.
Я сполз по стене на каменный пол. Ноги отказывались служить.
— Лишка?
— Я… я тут, князь… — тихий, испуганный голосок донесся из темноты.
— Молодец, мышонок. Все молодцы. Добрались.
Я закрыл глаза, пытаясь заглушить стук собственного сердца и грохот снаружи. Это был не отдых. Это была передышка. Короткая, кровавая передышка в каменном мешке, где пахло пылью веков и… чем-то еще.