Глава 23
Глава 23
Сидя в удобном кресле, я гонял эфир по каналам, кинув все на укрепление тела. Ну, и пока тело отдыхало, я дал нагрузку голове, потому как ее тоже надо качать. Права Ника — я об этом мире пока ничего не знаю, и это очень плохо. Поэтому, раз учителей нет, займемся самообразованием.
Сначала — газеты. Чтобы понять, чем дышит улица сейчас.
«Великий Князь Алексей Васильевич Шуйский младший посетил мануфактуру летательных аппарелей в Царском Селе…» С ним всё ясно. Наследник, которого пророчат в мужья Насте и который старше ее на два года. Слабое звено. Его берегут как зеницу ока, но трон для него сейчас — смертный приговор. Пока все друг с другом не договорятся, престола ему не видать, несмотря на все старания папочки.
«Регентский совет под предводительством светлейшего князя Шуйского объявил о новых квотах на экспорт мана-камня в Германское королевство…» Ага. Значит, немцы снова нажали. Им вечно нашего камня не хватает для их паровых големов и рунных двигателей.
«Императрица Анастасия Третья пожаловала личную аудиенцию послу Королевства Суоми для обсуждения поставок рунической древесины…» К статье прилагается фотография. Хрупкая девочка лет тринадцати в огромном, явно слишком тяжелом для нее кокошнике-диадеме. Вид сбоку — лица не разобрать. Кукла на троне. Ее «правление» — это бесконечная череда церемониальных выходов, благословений и подписания заранее подготовленных указов изящным, еще не окрепшим почерком. Шуйский и его клика водят ее за ручку, как манекен, демонстрируя легитимность.
Я отложил газеты и взял учебник истории — поход в библиотеку графа выдался продуктивным. Страницы шелестели, распространяя запах типографской краски.
Империя… Моя империя. Как они тебя здесь описали?
Все было гладко, патриотично и… пусто. Войны выиграны, территории присоединены, враги повержены. Но о цене этих побед ни слова. О том, как рубились леса для строительства флота, как усмиряли сибирских шаманов, как договаривались с горными духами Урала… Все спрятано под ковер казенной риторики.
Я листал дальше, и сердце сжималось все больнее.
Магия. Они свели ее к технологии. К службе.
«…развитие современной магической теории позволило систематизировать потоки эфира и создать централизованные накопители…»
Перевод: заковали живую силу мира в кристаллические решетки, чтобы любая деревенская знахарка не могла без разрешения Эфирнадзора шепнуть заговор на урожай.
«…боевое волхвование ныне представляет собой дисциплину точного расчета…»
То есть, забыли зов яри, превращающий простого ратника в берсерка. Вместо этого — маги в мундирах, стреляющие скучными залпами ослабленного огня из артефактов, заряжаемых казенной маной.
«…установление дипломатических отношений с духами местности является прерогативой Императорской Коллегии Геомантии…»
А до этого с духами говорили. Договаривались. Пировали с ними. Иногда сражались. Это была жизнь, полная опасности и чудес! Теперь же все свели к бюрократической процедуре для избранных.
Они все забыли. Они выхолостили самую суть. Магия стала удобной, предсказуемой, как пар в котле. Она больше не текла бурным, неукротимым потоком из самого сердца мира. Ее собрали в котлы, разлили по трубам и подавали населению по подписке.
И именно в этом я увидел свой шанс. Острый, как лезвие бритвы.
Они слабы. Все они. Шуйский с его интригами, германский кайзер с его машинами, фракийский басилевс с его древними, но окостеневшими ритуалами. Они играют в песочнице, подражая мощи, которую на самом деле давно утратили.
Они забыли язык ветра. Забыли, как слушать шепот камней. Забыли вкус настоящего дикого эфира, что пьянит и сжигает изнутри. Загнали в рамки обезличенной маны, сами себе создав костыли. Они боятся ее. А я — нет. Я помнил.
Мне не нужны были их кристаллы, их академии, их разрешительные грамоты. Мне нужна была былая сила. Та, что бралась не из учебников, а из крови, воли и глубинной связи с миром. Та, что делала волхва повелителем стихий, а не клерком с жезлом.
Вернуть ее — вот ключ. Не вписаться в их жалкие игры за трон, а перевернуть саму доску.
Я откинулся на спинку кресла, закрыв глаза. В ушах стояли звуки битвы, перед глазами мелькали километры исхоженных дорог в поисках Правды и Знания. Где-то там, за стенами, за сотни верст, спали леса, текли реки, дремали в своих логовах духи земли. Они ждали не очередного чиновника из Коллегии. Они ждали того, кто вспомнит их истинные имена.
Проблемы Империи? Война с Фракией из-за проливов? Интриги Османов? Давление Германского королевства? Это все симптомы одной болезни — забвения.
И у меня было лекарство. Оставалось лишь приготовить его. Вернуть себе силу, которую они с таким трудом пытались повторить своими жалкими машинами.
Я открыл глаза. Взгляд упал на газету, на фотографию маленькой Анастасии. Ее тоже заперли в золотую клетку их правил, их слабости. Возможно, она была не проблемой. Возможно, она была шансом.
Но сначала… сначала нужно было снова научиться летать, пока они ползают по земле.
Я смотрел в пустоту, и что-то не давало мне покоя. Что-то из того, что я видел ранее, но не обратил внимания. Полез просматривать все заново, понимая, пока не найду, не успокоюсь. История — не то, договоры — опять мимо. Награждение, зря… Стоп. Я смотрел на фото и не мог понять, что меня так в нем зацепило. Хлопнул себя по лбу, полез в сеть и найдя нужное, замер. Моя рука с хрустом сжала подлокотник кресла, а взгляд застыл на фото императрицы, на котором, в отличии от газетного, было четко видно ее лицо.
С экрана на меня, чуть щурясь, смотрела моя Настя. Та, что, наверное, умерла много веков назад — и вот теперь вновь ожила. Всё те же ясные, голубые как небо глаза, все та же прическа, чуть вздернутый носик. Все это было мне знакомо и любимо. Острая игла боли и ярости кольнула в сердце, а из глаз невольно хлынули слезы.
— Родная, — нежно погладил я экран телефона. — Жди меня, и я скоро приду. Смерть не смогла разлучить нас. И если в той жизни я не вернулся к тебе, то в этой обязательно это сделаю, и мы больше никогда не расстанемся! А теперь посмотрим, кто же тебе реально мешает…
Ярость. Она пожирала меня изнутри, тихая, холодная, куда более страшная, чем мимолетный гнев. Она была подобна раскаленному железу, вложенному в грудь, от которого не кричишь, а лишь сжимаешь челюсти до хруста и смотришь на мир сужеными, горящими точками зрачков. Телефон валялся на полу — я едва его не разбил,