Я мог бы смириться с тем, что ее мать — это та женщина, которая говорила о нас с Татьяной все эти сплетни. Я смог бы это принять. И она права — она не могла сказать мне об этом сразу, как только появилась в моем офисе с Ольгой. Я тут же выгнал бы ее.
Но потом я увидел, что она написала обо мне, хотя она знала, как много для меня значит политическая карьера. Мне пришлось выбросить это из головы, иначе я бы сошел с ума.
— Ты вообще слушаешь меня? — Антон протянул мне отвертку. — Я буду держать, а ты прикручивай, — сказал он, держа в руках длинный кронштейн.
— Я слушаю. Я знаю, что она написала. Мне не нужно пересказывать.
— Она в основном пишет, что ты лучше всех остальных — в плане моральных принципов, что-то такое, — потому что ты заботишься об интересах простых людей.
Это не то, что она писала. Она ясно дала понять, что я не справляюсь со своей задачей. Но спорить с Антоном нет никакого смысла.
— Она в основном обвинила всех остальных политических деятелей в том, что они сосредоточены только на своей выгоде. Ты единственный, кто выполняет свою задачу как надо.
— Честно говоря, Антох, я не пойму, ты головой что ли ударился, пока устанавливал эти полки. Где она это написала?
— Так ты перечитай статью-то, открой в телефоне, — приказал он, снимая кронштейн со стены.
Я нахмурился на него, и он вытащил свой телефон из кармана. Он провел пальцем по экрану и постучал по нему, а затем начал читать.
«Лавров не осознает, что главное правило политики — выжить любой ценой. Поэтому, пока другие депутаты просто живут свою жизнь и ходят на партийные собрания, он сидит в своем офисе и терзает подрядчиков за то, что те плохо отремонтировали дорогу. Он твердо уверен в своей правоте, но не понимает, что его скоро попросят пройти с вещами на выход.»
Моя челюсть сжалась, когда Антон зачитывал эти слова. Мне не нужно было напоминать.
— Вот именно. Она считает, что я не разбираюсь в том, чем занимаюсь.
— В статье много хорошего о тебе, но делается вывод, что ты не на своем месте…
Я рассмеялся.
— Именно так! Это то, к чему я иду уже несколько лет! Я вложил очень много денег в свою кампанию и в партию. У нее хватило наглости назвать меня наивным. Как она смеет! Она ничего не знает о моем деле.
— Ну в хорошем смысле. — Он прокрутил статью. Ему это было и не нужно. Я уже запомнил большую ее часть. — Вот — она говорит, что ты очаровательно наивен.
— А, да? Ну тогда все в порядке, — ответил я. — Мы займемся этой чертовой полкой или как?
Не обращая на меня внимания, он продолжил читать отрывки из статьи.
— Слушай, Антоха, хватит! Это не то, чего я хотел. Она знала, что цель ее работы со мной — спасти мой имидж и сохранить мою карьеру.
— Она изобразила тебя как человека этичного и порядочного.
— Ты меня слышишь? — спросил я. — Сохранить мой имидж, чтобы я мог сохранить свою карьеру. В ее статье говорится, что я не подходящий человек для этой сферы. С этим не поспоришь!
— Нет, ты прав. Она говорит, что тебе лучше заняться чем-то другим, что сделает тебя счастливым!
Наконец, он понял.
— Я очень счастлив в политике, — сказал я, и мне нравилось быть успешным. Я поставил себе цели и шел к ним, и это делало меня счастливым.
— Правда? С тех пор как ты стал депутатом, ты сам не свой.
— Почему бы мне не быть счастливым? Я заработал много денег, хотел вот еще депутатом быть. Не хочу хвастаться, и я знаю, что это не имеет значения, потому что я не врач, но я один из самых богатых людей в моем возрасте.
Антон выхватил у меня из рук отвертку и попытался самостоятельно приладить полку, как будто меня там не было.
— Ты упрямый, как баран. Причем тут вообще врач, не врач! Ты не можешь измерить счастье и удовлетворение нулями на своем банковском счете или маржой твоей фирмы.
Между нами повисла тишина, пока Антон пытался, но не мог закрутить кронштейн. В конце концов он сдался и повернулся ко мне лицом.
— Простой вопрос: тебе нравится твоя жизнь теперь?
Возможно, я был более счастлив, когда занимался только бизнесом и продажами. Но я не хочу бросать политику. После всех усилий? Это же глупо.
— Я был бы счастливее, если бы журналисты, председатель партии и другие наши деятели оставили меня в покое, — сказал я.
— Да ты пойми, что общение с журналистами, начальниками в партии и другими важными людьми — в этом и есть суть политической деятельности. Тебе просто не нравится этим заниматься, вот и все!
Антон рухнул на диван, как будто я полностью вымотал его.
Я засунул руки в карманы, и тысяча мыслей одновременно пронеслись в моей голове. Я думал только о том, как преодолеть этот конкретный кризис с моим имиджем в глазах общественности. Я предполагал, что после выхода статьи люди поймут, какой я хороший, и оставят меня в покое.
Однако в жизни все не так просто.
— То есть ты говоришь, что я хочу быть депутатом, и, в то же время, не хочу делать то, что каждый день должен делать депутат? — это был не вопрос, я просто размышлял вслух.
— Именно так написала Инга. И я с ней полностью согласен.
— Да, после статьи Инги у меня нет другого выбора. Меня точно исключат.
— Так уйди сам, да и все, — сказал Антон, вставая с дивана. — Я врач, а не муж на час.
Он бросил свои инструменты на пол и предложил:
— Пойдем, пива выпьем, а?
Я пожал плечами и последовал за ним.
Уйти? Так просто? Я чувствовал себя более чем глупо, осознавая, что только сейчас понял: то, что я хочу делать, и то, что от меня требуется, — это две совершенно разные вещи. И если я не хочу работать на этой должности, что еще мне остается делать, кроме как уйти?
Антон прав, а это означает, что Инга тоже была права.
Я приехал к родителям, чтобы отдохнуть. Мне хотелось провести время с ними за обедом и забыть о том, что происходит в городе. Я не ожидал, что мой брат изменит мое представление о том, чего я хочу