— Будем надеяться, что опера быстро разберутся в этом деле.
— Надежда умирает последней.
Вечером сижу напротив того, кто желает быть моим отцом не только на бумаге, но и в реальности.
— Хорошо выглядишь, — начинает Жаров, как только останавливаю кресло рядом со столиком.
— А ты — отвратительно.
Он лжёт, я — нет. Вряд ли после стольких потрясений я способна выглядеть хорошо. А вот он больше похож на умирающего, чьи дни сочтены.
— Мне всегда нравилась твоя прямолинейность, — хвалит меня чуть ли не впервые в жизни. Только мне этого хотелось раньше, когда была маленькой и глупой, а сейчас плевать на подобного рода лесть. Воспринимаю её, как подхалимство.
— Давай ближе к делу, — подвожу его к нужной теме.
— Деловая хватка, вся в отца.
— Давай обойдёмся без громких фраз и притягиваний за уши родства. У нас нет ничего общего, а если бы было, я бы обязательно искоренила это в себе.
На лице Жарова маска скорби, и он тут же кладёт передо мной папку с документами. Но я не стану изучать её здесь. Дома, когда останусь одна, чтобы как следует вникнуть в содержание слов. Потому забираю со стола, засовывая к себе в сумку.
— Что будешь? — отец протягивает меню.
— Не голодна. Пожалуй, поеду.
— Ты обещала.
— Ладно, — принимаю разноцветную рекламу с ценами. — Неплохой прейскурант, — усмехаюсь, подкидывая брови.
— Всё на уровне. Не стесняю в средствах.
— Да я себя тоже не стесняю. Просто не люблю тратиться попусту. Привычка с детства, когда недоедала, — нарочно говорю, рассматривая названия блюд. Но я не в буквах, я в прошлом, и внутри меня живёт маленькая обиженная девочка.
— Я свыкся с тем, что попаду в ад, — смеётся Жданов.
— До некоторых пор думала, что ты давно там, — захлопываю меню. — Закажи на свой вкус, — прошу его, и он подзывает официантку.
Здесь он Андрей Семёнович — владелец сети ресторанов, о которых я слышала, но обходила стороной, будто что-то внутри меня знало, кто владелец. Добрая половина волос Жарова выпала, часть веса ушла. Он выглядит куда старше своего возраста, а лицо куда добрее, чем помню я.
— Принеси нам самое лучшее, — он не заморачивается, перекладывая выбор на официантку, и она на мгновение застывает.
— У нас всё лучшее.
Но гипнотического взгляда Жарова хватает, чтобы её тут же сдуло. Уверена, на кухне начался квиз, где выясняют, на что же намекал хозяин.
— Ты должна обещать мне, что придёшь на мои похороны, — заявляет Жаров.
— А ты умеешь удивлять, — фыркаю, наливая себе стакан воды. — Впервые будущий покойник зовёт на проводы.
— Ну умирающему же ты не откажешь в последней просьбе?
— Посмотрим, — не хочу соглашаться, но и грубить тоже. — Надеюсь, обсуждать цветовую гамму, ресторан, оформление и цветы не будем.
Он улыбается, но я вижу грусть в глазах. За маской веселья можно скрывать чувства, но каждый из нас понимает — достойно уйти не каждому по силам.
Глава 71
Кажется, разговор уходит не туда.
— Я бы перешла к вопросу о Славе. Как он там?
— Борется со своими демонами. Он сильный, Инга. Справится. Есть хороший человек, который вправит ему мозги. Надеюсь, ты не будешь вмешиваться, иначе всё напрасно.
С одной стороны, это мой сын. С другой, я сама вверила его деду. Не понимаю, зачем он пытается всё наладить и поменять, но, по всей видимости, я для него что-то значу.
— Поклянись своими принципами, что не лжёшь.
— Чем? — выражение лица скептика.
— Обещай, что ты действительно ему помогаешь, а не пытаешься сделать из него крёстного отца.
— Я и сам им никогда не был, Инга. Но мальчишка потерял ориентиры.
— Можешь ему сейчас набрать?
— Для чего? Хочешь убедиться, что я не держу его в заложниках?
— Его жена хочет встретиться, у неё новости.
Жаров набирает номер и, не отрываясь, смотрит на меня.
— Это я, — говорит кому-то. — Дай Ростика.
Он ждёт, а потом протягивает телефон мне.
— Привет, — здороваюсь с сыном. Рассказываю о новостях про семью. Он интересуется, спрашивает о каждой, говорит, что соскучился. А мне так хочется верить, что всё можно изменить. Я бы многое отдала за это. Договариваемся, что через два дня он будет ждать в этом же ресторане в шесть, а потом прощаемся.
Слав не спрашивает о том, как я. Я не лезу к нему в душу. Не сейчас, когда рядом слишком много чужих ушей.
Нам приносят что-то красивое, маленькое и безумно дорогое. Пробуем, смотря друг на друга. То поднимаем брови, изумляясь вкусу, то сплёвываем в салфетку.
— Куда лучше докторская и кусок хлеба, — выносит вердикт Жаров. — Помнишь?
— Бутерброды со вкусом табака? — пресекаю его радость. — Конечно. Тот случай, когда не куришь, а ешь никотин.
— Я старался быть хорошим отцом. Не вышло.
— Зато ты стал отцом своим бандитам.
Жаров косится по сторонам. Наверное, я сказала это слишком громко.
— Тебе не шесть и не девять, Инга. Сдувай щёки и слушай. Врачи дают мне от силы три месяца. Умирать не страшно, не хочу, чтобы меня что-то тянуло к земле.
— Оттуда? — тычу пальцем в небо. — Ты ещё надеешься?
— У тебя с сыном тоже не всё гладко, и я не задаюсь вопросом, кто в чём виноват. Я причинил тебе много боли. Наверное, ты стала такой из-за меня.
— Какой такой?
— Мужиком, Инга. Который намерен выиграть у любого другого мужика. У тебя не было возможности быть слабой, быть девочкой, потому что я забрал у тебя эту возможность.
Молчу, чувствуя ком в горле, и сглатываю его. Нам приносят что-то сладкое, но не тороплюсь пробовать, чтобы не выказать неприличия своими действиями. Передо мной всё же человек исповедуется, кто знает, что ждёт меня через несколько десятков лет. И кому захочется исповедаться мне.
И чем больше мы говорим, тем больше ловлю себя на мысли, что я пришла к тому, что освободить и его, и себя от этой ноши. Нет, я не брошусь обниматься и плакать. Это чья-то чужая история. И не стану доверять без оглядки. Он выполнил свою часть сделки — и я говорю ему не «прощай», а «как-нибудь увидимся».
Владимир отвозит домой, а я ловлю себя на мысли, что привыкла к его присутствию и воспринимаю его, как нечто хорошее. Он ненавязчиво полезен, тактичен, смекалист. Кажется, я вижу в нём лишь хорошее, а эту уже недобрый звоночек. Я не имею права романтизировать наши отношения. Хотя бы