После этих слов кузов погрузился в гнетущая атмосфера. Все сидели, уставившись в пол, и думали каждый о своём. Попов прекрасно понимал, что с таким боевым настроем мы много не навоюем, а потому попытался настроить нас на нужный лад:
— Так, группа, не вешать носы! Да, мне тоже не нравится происходящее, но мы сильнее этого! Сегодня мы с вами должны отработать на все 200%, и сделать так, чтобы у нас с вами не было ни одной, слышите? Ни одной потери в этих чёртовых данжах.
Наша с вами тактика остаётся прежней, только теперь теперь у нас есть… новый элемент. Мы — профессионалы и просто выполняем приказ, а всё остальное… отложим до лучших времен. Понятно?
— Так точно, — прозвучали уставшие, безэмоциональные ответы.
Лучших времен… Глядя на проплывающие за бортом пейзажи, я всё больше сомневался, что они когда-либо наступят. Мне совсем перестали нравиться происходящие вокруг меня события, и впервые я задумался о том — а правильным ли путём я иду? Тем более сейчас, когда наша война только что обрела нового коварного врага, вот только враг этот был по нашу сторону баррикады…
Глава 19
Некоторое время в кузове не было слышно ничего, кроме глухого рокота «Урала». Каждый из нас мрачно обдумывал грядущие перспективы, и радости в этих перспективах не наблюдалось совершенно никаких. Километры за окном медленно сменяли друг друга, пока мы уносились от института всё дальше вглубь области.
Обычно в такие моменты мы хоть как-то общались — делились опасениями, шутили, строили планы… Сейчас же в кузове висела тяжелая, взрывоопасная тишина, нарушаемая лишь скрипом рессор и свистом ветра в щели брезента.
Каждый был погружен в свои мысли, и у всех они крутились вокруг одной и той же фигуры — подполковника Чернявского, который сейчас сидел в кабине, рядом с водителем, и предвкушал свой быстрый взлёт.
Внезапно Дорофеев, сидевший напротив меня, тяжело поднялся со своей скамейки, после чего перебрался поближе к капитану Попову, который сидел с отрешённым видом, уставившись в пол. Он легонько толкнул капитана плечом после чего прогудел низким голосом, стараясь говорить потише:
— Товарищ капитан… Не по-людски это всё как-то… Вот прям совсем. Мы кровь проливаем, а он… — Дорофеев кивком головы указал в сторону кабины, — Приехал на всё готовенькое, и довольный. Может, реально… гостя в расход? А сами всё на данж спишем? Скажем — несчастный случай, и дело с концом.
После этого предложения в кузове повисла ещё более гнетущая тишина, и все, включая меня, замерли, ожидая реакции капитана. Попов медленно поднял свой взгляд, окинул взглядом всю группу, заглядывая каждому в глаза, словно проверяя настрой и решительность, после чего тихим голосом спросил:
— Ты представляешь, что начнется, если мы это сделаем? Я знаю эту породу людей, и хочу тебе сказать, что он совсем не шутил, когда говорил нам про ссылку. И хорошо, если это будет просто какой-нибудь гарнизон в глухой Сибири, где данжи раз в полгода видят… А если нас возьмут и определят как предателей, после чего запилят в какой-нибудь секретный НИИ, чтобы испытывать на нас все эти системные штучки, которые еще неизвестно как подействуют? Ты вот, например, хочешь стать лабораторной крысой, Василий?
Однако Дорофеев был человеком прямолинейным и привык решать проблемы силой, так что его было не так-то просто сбить с озвученной темы. Вместо хоть какого-нибудь ответа он просто махнул рукой, словно отмахиваясь от опасений капитана, и тут же продолжил возбуждённым голосом:
— Так если мы тупо пулю ему в лоб пустим — тут конечно да, без вариантов, следствие мигом всё раскопает… Я же говорю о другом! А если это и правда будет несчастный случай в данже? — Он прищурился. — Мы-то тут при чем? Мы свою работу делаем, рискуем, а он просто растерялся, попав в свой первый данж… Тем более сейчас, пока он ещё не набрал силу, не оброс артефактами и вся его «ценность» в глазах начальства заключается только в том, что он якобы не способен на предательство — его устранение обойдётся малой кровью.
Капитан раздраженно нахмурился, провел рукой по лицу, а потом резко повернулся и, приподняв борт, сплюнул на летящую под колесами дорогу. Повернувшись обратно к Дорофееву, он парировал:
— А как ты докажешь, что мы не при чем, ефрейтор? Скажут — не уберегли ценного кадра, и понеслась… Нас раздербанят по разным углам, потом последует допрос с пристрастием, и в итоге всё равно признают виновными, пусть даже не в убийстве, но в халатности так точно! И всё… Конец карьеры, а для тебя, ефрейтор, с твоим характером — вообще конец.
Дорофеев упрямо ткнул пальцем в сторону Марины, которая после потери амулета стала замкнутой и сейчас сгорбившись сидела, и молча смотрела на свои руки, после чего пояснил:
— А никто ничего не скажет, если у нас всё будет запротоколировано на камеру её птички! Мы просто снимем всё как есть, и предоставим эту запись всем желающим… Главное всё изобразить так, будто он сам полез куда не надо, а мы его пытались остановить… А вообще, — Дорофеев немного подумал, но всё-таки сказал:
— Было бы неплохо подумать о том, чтобы достать камеры для каждого участника нашей группы. Понятно, что не сегодня, но подумать об этом было бы неплохо…
Капитан, услышав доводы Васи, задумчиво нахмурился. В его глазах появилось осмысленное выражение и мелькнула искра какого-то расчета. Он снова посмотрел на нас — на Илюху, сжимавшего кулаки, на мрачного Новика, на бледную Марину, на меня… Он видел в наших глазах не просто обиду, а яростную решимость идти до конца. Мы были сплоченной группой, практически семьей, и мы не принимали чужака, который пришел, чтобы нас использовать и выбросить.
Медленно, словно взвешивая каждое слово, капитан заговорил:
— Это, конечно, неприемлемо в обычных условиях, но мир… мир стремительно меняется, и чтобы не остаться на его обочине, нам придется иногда принимать решения, которые идут вразрез с привычной моралью. — Он сделал паузу, давая нам осознать сказанное, после чего продолжил:
— Хорошо. Если у нас получится сделать так, что это реально будет выглядеть как безупречный несчастный случай, и не будет никаких следов, ведущих к нам — будем действовать. — Он пристально посмотрел в глаза Дорофеев, после чего акцентировал его внимание: — Но всё и правда