— Хватит сидеть, двинулись. Кишка, оставайся.
— Вот ещё! Чтоб я пропустил такое зрелище? Ни в жисть, — воришка поспешно приложился к кувшинчику с вином, поперхнулся и закашлялся, вытирая рот ладонью. — Я с вами. Постою в сторонке, позырю.
На улице накрапывал дождик. Холодная морось освежила полыхавшее жаром после трактирного угара лицо, дышать стало легче. Я накинул на голову капюшон и пошагал за Баклером. Вместе с Кишкой нас было пятеро. Кишка бесполезен, остальные натуральные головорезы по типу кабанов. Из оружия тесаки и ножи, жаль, что не прихватили пару арбалетов, но в уличных разборках такими не пользовались — западло. У бандитов тоже есть кодекс чести.
Возле дома Рыжей Лолы в свете тусклого фонаря переминались двое. Лиц не видно, но это точно не кабаны, и даже не наёмники. Одежонка дрянь, вместо тесаков дубинки. Дождь им не нравился; они ёжились и проклинали работу.
Баклер остановился и шепнул:
— Давай, Сенеген, покажи, что умеешь. Посмотрим на тебя в деле.
— Во-во, посмотрим, — ехидным голоском поддержал его Чика.
Я не стал юлить, дескать, мы команда и должны делить ответственность на всех, в том числе и трупы. Баклер имел полное право послать меня. По сути, разборки с Жировиком только моё дело, кукушата лишь группа поддержки, Поль сразу об этом предупреждал. Марать своих кровью пахана рытвинских, значит, искать себе проблемы в будущем, а меня не жалко, тем более что сам навлёк на себя беду.
Я бодрым шагом двинулся к дому, на ходу распахнул плащ, взялся за меч. Охранники заметили меня не сразу и лишь услышав чавканье грязи обернулись на звук.
— Эй, кто там?
Я вошёл в робкий круг света от фонаря и не говоря ни слова вогнал меч в живот первому. Шагнул влево, вытягивая клинок, и широким горизонтальным рубанул второго. Охранники не удосужились не только нормально вооружиться, но и надеть что-то приличное, хотя бы гамбезоны. Первый упал на колени, всхлипнул, удерживая рвущиеся из живота внутренности, и завалился набок. Второй молча опрокинулся на спину, с силой ударившись головой о дверь.
На звук тут же откликнулись изнутри:
— Чё там? Чё шумим?
Дверь приоткрылась, и я ткнул мечом в щель. Попал во что-то сопротивляющееся. Подбежал Баклер, ухватился за дверь и дёрнул на себя. Наружу вывалился третий. Это был кабан. Одной рукой он продолжал цепляться за ручку двери, второй силился поднять билль. Чика ногой отбил дубинку и тесаком рубанул кабана по лицу.
Секунд двадцать, а у нас уже три трупа из шести, вернее, два. Первый охранник ещё был жив, дрыгал ногами и хрипел, но кровь хлестала из живота как вино из пробитой бочки. Секунда, и он замер. Вот теперь три.
— Нормально, — глядя на меня круглыми глазами, проговорил Чика.
— Заткнулись! — прошипел Баклер. — Ной на выходе, Чика, Сенеген за мной.
Он первым зашёл в дом, остановился, прислушался. Тихо. Пальцем указал мне на лестницу, сам свернул влево, Чика за ним.
Осторожно чтоб не задеть впотьмах ничего я подошёл к лестнице, ступил на первую ступень. Сверху доносились приглушённые голоса, мужской и женский. Жировик развлекался с Лолой, кажется, она пела. Ну-ну, развлекайся, падла, пока я не поднялся.
Сделал второй шаг, третий. В комнате, куда зашёл Баклер, что-то упало. Звякнуло железо, разбилась тарелка. Я замер. Что ж вы как не аккуратно? Наверху, слава Богу, не услышали. Лола продолжала петь, Жировик смеялся. Я перехватил меч в левую руку. Если пахан что-то заподозрит и надумает спуститься, левой мне легче будет его заколоть…
Опрокинулся стол и крик, словно режут:
— Сенеген!
Секунда и снова:
— Сенеген, беги!‥
Одним прыжком я слетел вниз. Из комнаты наперерез рванула тень. Я подумал Баклер, но на фоне открывающейся двери увидел контуры билля и сходу рубанул диагональным. Вопль вдарил по ушам колокольным боем. Сверху ломилось стадо быков, трещали ступени, из комнаты неслись хрипы: беги, беги… В дверном проёме встал человек. Звякнула тетива. Удар в бок бросил меня на пол. Резкая неожидаемая боль залила сознание… мл-л-л-я… никогда я такой боли не испытывал. Превозмогая её, начал подниматься…
— Живым! — раздался сверху повелительный голос Жировика. — Живым, я сказал, или самих выпотрошу.
Зажгли фонарь. Я стоял посреди коридора на одном колене, левый бок разворочен, гамбезон распушился паклей, и эта пакля быстро пропитывалась моей кровью. От её вида и от боли кружилась голова. Двое кабанов стояли у входа, один бился в конвульсиях у моих ног, сверху спускался Жировик и ещё человека четыре. Ни хера их не шесть, напутал чего-то топтун. Или не напутал, или не топтун…
С улицы вошёл Кишка, ухмылка во всю рожу. Скользнул по мне взглядом и заглянул в соседнюю комнату.
— Баклер не сдох ещё, нет? Я слышал, как он орал, — и заблеял по козлиному. — Сенеген бе-е-е-ги, бе-е-е-ги.
— Заканчивай куражится, — поморщился Жировик. — Давайте молодого туда. И огня побольше.
Кабаны подхватили меня под руки, затащили в комнату и бросили на стул. Зажгли масляные лампы, заполыхали дрова в камине. Я зажал рану и склонился вбок, как будто это могло унять боль. Отдышался, начал осматриваться. Обычный зал с камином, как у нас с мамой, только немного меньше. Два окна закрыты ставнями, длинный стол, на столе… Баклер. Кабаны разложили его и деловито привязывали, словно это не обеденный стол, а станок в пыточной.
Возле стены лежал Чика. Ему прилетело биллем по голове; череп треснул, или лишь кожа лица не давала ему развалиться на две половины. Тут же валялись осколки разбитой посуды, виноград, яблоки. Не хилый такой натюрморт получился.
Вошёл Жировик, присел на край стола. В руках мой меч. Неприятно было наблюдать, как он вертит его, разглядывает, ловит в голомень 31 огоньки светильника. Меч ему нравился, он даже поцокал языком и удовлетворённо кивнул.
К столу подскочил Кишка, склонился над Баклером и снова заблеял:
— Ну покричи ещё, покричи… Сенеген, бе-е-е-ги, бе-е-е-ги…
Главарь мёртвых кукушек прохрипел:
— Сука…
— Ага, сука. А ты — покойник. Жировик, позволь я его добью?
— Добей. Только не торопись, не люблю, когда быстро.
— О, я буду медленно. Вам всем понравится.
В его пальцах появилась бритва — короткий нож с закруглённым концом. У Гуго была такая же, сержант каждый день сбривал ей щетину. Кишка использовал по иному назначению. Он медленно провёл лезвием по телу Баклера