Липкину, действительно, не повезло, причем именно в этот момент.
Он стоял у окна, повернувшись к нему спиной. Финкельштейн, который был на голову ниже Липкина, загораживал своего собеседника, и те, кто был в салоне и кто час спустя давал показания, видели только лицо Алекса. На лице было написано раздражение — и было отчего. Но в следующую секунду раздражение сменилось недоумением. Липкин нахмурился, будто вспомнил что-то важное, поджал губу, и лицо его на несколько секунд застыло в странной неподвижности — будто бизнесмен нацепил маску. Финкельштейн продолжал говорить, ему было все равно, как реагирует собеседник.
Лицо Липкина, между тем, исказила гримаса — тем более страшная, что была совершенно беспричинной, — и неожиданно для всех бизнесмен повалился вперед, на Финкельштейна, увлекая того за собой. Оба свалились на пол, и вопль Липкина слился с возмущенным криком Финкельштейна.
— Вы что, с ума сошли?! — кричал Филькенштейн, выбираясь из-под Липкина, лежавшего неподвижно лицом вниз. Теперь уже невозможно было сказать, какая новая маска застыла на лице бизнесмена. Но подбежавшим к окну гостям хорошо была видна рукоять ножа, торчавшего из спины Липкина. На темной материи пиджака расплывалось черное пятно.
— Что? Что это такое?! — вскричал Финкельштейн и упал в обморок.
* * *
Полицейский комиссар Хутиэли с экспертом-криминалистом и оперативной бригадой прибыли на место по вызову скорой помощи через двадцать две минуты после испуганного вопля Финкельштейна.
— Почему вы столько времени ждали? — резко спросил комиссар хозяина дома. — Нужно было сразу вызывать полицию.
— Я… — Зильберман растерянно пожал плечами. Похоже, что это был единственный жест, который давался ему без особых усилий. — Я думал, что он жив… И… еще Даниэль со своим обмороком… Я думал, что его тоже… В общем…
— Понятно, — протянул Хутиэли. — Понятно, что упущено время. Вы видите, что творится?
Он ткнул пальцем в сторону окна. Окно все еще было раскрыто, но уже несколько минут снаружи опять хлестал дождь, да что там хлестал, дождь припустил с такой силой, будто кто-то наверху очень жалел о временной передышке и старался наверстать упущенное. Сразу после вопля Финкельштейна все, кто находился снаружи, в дворике, вернулись в салон, некоторым пришлось подняться на верхний этаж, потому что сразу стало тесно, как в буфете Кнессета во время не очень важного голосования. Около окна на полу салона уже успела натечь довольно большая лужа, и тело Липкина лежало ногами в воде. Никто не решался закрыть окно, а хозяину это даже и в голову не пришло — он твердо знал одно: на месте преступления нельзя ничего трогать. Мысль, что дом его стал местом преступления, была единственной, которая еще теплилась в его мозгу.
Медики из «скорой» стояли в узком коридорчике и ждали разрешения эксперта-криминалиста, чтобы увезти тело.
— Фотографируйте, — сказал эксперт. Засверкали вспышки, будто на светском рауте, на мгновение Зильберману даже показалось, что сместилось и время, и пространство: такая же толпа возбужденных гостей стояла в его холле полгода назад, и так же сверкали вспышки, только повод был совершенно иным, и снимали тогда, конечно, не полицейские, а репортеры. Праздновали победу национального лагеря. Полгода назад? Всего полгода…
Тело Липкина положили на носилки, накрыли зеленой простыней и понесли к выходу — в дождь, ветер, в никуда. Комиссар Хутиэли закрыл окно, и в салоне сразу стало жарко от дыхания двух десятков человек. Снаружи сверкнула молния, и Зильберман увидел, как несколько полицейских, мокрых, будто дельфины, бродят по двору и что-то высматривают на гранитных плитках. Хутиэли был, конечно, прав: если какие-то следы и могли остаться (да какие еще следы, что за бред?), то их уже смыло и унесло потоками воды.
— Господин Зильберман, — сказал комиссар, — пройдемте в какую-нибудь комнату, я задам вам несколько вопросов. Вы понимаете, господа, — продолжал он, обращаясь к замершим гостям, — что никто не может покинуть виллу до моего разрешения. Да, собственно, вам и не позволят это сделать… Так, господин Зильберман, куда нам…
Зильберман не нашел лучшего места для разговора, чем собственная спальня. Это была самая дальняя от салона комната первого этажа, обстановка которой напоминала витрину мебельного магазина, — все было дорогое, безвкусное и расставленное кое-как. Похоже, что хозяин не очень-то часто здесь ночует, — отметил комиссар. Впрочем, — подумал он, — у супругов наверняка есть еще и общая спальня.
Сели за письменный стол, предмет, в спальне явно лишний, но оказавшийся кстати.
— Прежде всего, господин Зильберман, — сказал комиссар, приготовившись записывать, — сколько человек было сегодня у вас в гостях? И фамилии, пожалуйта.
— Алекс Липкин, — сказал Зильберман, которого неожиданно одолел приступ кашля. Кашлял он долго, с надрывом, Хутиэли терпеливо ждал, глядя перед собой. — Алекс Липкин, — повторил хозяин, откашлявшись. — Даниэль Финкельштейн…
— Да-да, — сказал комиссар, — этих я уже знаю. Назовите остальных.
Понадобилась четверть часа, чтобы хозяин припомнил всех, кого звал, при этом он так и не смог сказать точно, все ли приглашенные на самом деле явились, и были ли среди гостей те, кого Зильберман и не думал приглашать.
— Ну, хорошо, — вздохнул комиссар, отчаявшись добиться точного ответа, — расскажите, где вы были в момент преступления, что видели… Вот схема первого этажа, можете показать свое место и места, где стояли остальные — те, кого сможете вспомнить?
Через несколько минут выяснилось, что, когда раздался вопль Финкельштейна, хозяин мирно беседовал с адвокатом Маркишем — они стояли в коридорчике, под лестницей, которая вела на второй этаж. Зильберман ничего не видел, кроме своего собеседника — ровно ничего, понимаете, комиссар, ну совершенно ничего…
— Ясно, — сказал Хутиэли. — А сколько человек, и кто именно, вышли во дворик и находились там в момент преступления?
— Ну откуда мне знать? — округлил глаза Зильберман. — Я не следил… О Господи! — неожиданно воскликнул он. — Комиссар, уже почти десять, я обещал Белл позвонить ей в половине десятого!
— Белл — это ваша жена? — уточнил Хутиэли. — Ее нет среди присутствующих?
— Нет, конечно, нет… Когда у меня собирается мужская компания, Белл уезжает к Куперманам… Э… Куперманы — это наши друзья, они терпеть не могут политические тусовки. У него ресторан на Жаботинского… Белл и Эстер — давние подруги и…
— Ясно, — прервал Хутиэли. — Сейчас мы с вами закончим и можете позвонить жене, я дам распоряжение сержанту. Только пускай она пока не возвращается, хорошо?
— А когда…
— Не раньше полуночи, — отрезал комиссар. — Мне нужно опросить всех. Надеюсь, вы понимаете, что убийца находится среди ваших гостей?
— Гостей… — сглотнул Зильберман. Похоже, до него только сейчас дошло, что не только бедный убитый Липкин был его гостем, но и тот ужасный человек, злодей, негодяй, преступник, который незаметно подошел к окну снаружи и вонзил в спину…
— Послушайте, комиссар, — изумленно сказал