— Господи! — я поднял глаза к потолку. — Хорошо, что наш разговор происходит не в суде. Любой эксперт вам докажет в два счета, что звуки имеют странную особенность, особенно в лесистом массиве, и…
— Минутку, — прервал меня Ниссан. — Есть еще одно обстоятельство, о котором я скажу позже. Собственно, именно оно оказалось решающим.
— Какое? — полюбопытствовал я.
— Я же сказал — позже. Еще одно свидетельство вашего присутствия: предсмертные слова Слезара. Помните: «лицо» и «блестит»? Все думали, что говорил он о лице Пеледа, с которым разговаривал, когда получил удар ножом. На самом деле Слезар увидел ваше, господин Лапид, лицо в обрамлении кустарника — он смотрел на Пеледа, но видел и то, что происходило наверху, над обрывом… Именно в вашей руке блеснуло лезвие, может, он даже увидел, как вы размахиваетесь… Кстати, если вы помните, эксперт утверждал, что удар был нанесен сверху, и это тоже стало одной из улик против Пеледа — ведь все видели, как он взмахнул рукой. Да, нож был направлен сверху — из кустарника, с высоты пяти метров… Но это, согласитесь, уже детали. Перейду ко второму убийству.
— Ах, да, — пробормотал я и закурил, выпустив дым в сторону Ниссана. Следователь поморщился. — Да, еще и второе убийство. Кстати, знаете ли вы, что Шошана Пелед, как и вы, не верит в то, что ее муж умер своей смертью. Но, в отличие от вас, ищущих козла отпущения, она обвиняет полицию.
Брови следователя поползли вверх.
— Ну… Надо полагать, что эта нелепая мысль пришла ей в голову с вашей подачи?
— Напротив! Я всячески отговаривал ее подавать жалобу, но она непременно сделает это завтра, если вы сегодня, господин следователь, помешаете мне довести до конца собственное расследование.
— Что вы собираетесь расследовать, господин Лапид? То, как вы убили Пеледа?
— Если не ошибаюсь, — холодно сказал я, — Дани Вакнин — лучший в полиции судебно-медицинский эксперт — дал заключение о том, что Пелед умер от острой сердечной недостаточности.
— А он и не мог дать иного заключения. Написал то, что видел.
— Значит?
— Ничего это не значит, — раздраженно сказал Ниссан. — Вы служили в спецподразделении «Натив», и вас обучали не только умелому бросанию ножей в цель, но и многому другому. Использованию ядов, в том числе. В частности ядов, действие которых начинается спустя пять-шесть часов после приема и парализует деятельность сердца. Привести вам примеры из истории Мосада или иных разведок?
— Спасибо, — отмахнулся я, — поберегите время.
— Надеюсь, на официальном допросе вы расскажете, откуда у вас яд из этой категории. Я полагаю, что это был недосмотр офицеров, вы ведь общаетесь время от времени с офицерами из «Натива». Военное братство и все такое… Впрочем, здесь я пока ничего утверждать не берусь, сейчас мои люди расследуют этот эпизод и, уверяю вас, докопаются до истины. Как бы то ни было, яд у вас был, и доказать это нетрудно.
Пожалуй, это было самое сильное звено в его безумной логической цепи. Я должен был подумать, как отвести это обвинение, но голос Ниссана не давал сосредоточиться.
— Меня сразу насторожило, — продолжал следователь, — выражение ужаса на лице Пеледа. Оно было, как выразился эксперт, неадекватным. Да, человек пугается во время сердечного приступа, но в данном случае… Предположив убийство — у патологоанатома не было подобной идеи, — я назначил еще одну экспертизу, и эксперт дал заключение, что при использовании ядов из упомянутой мной группы мышцы лица сжимаются совершенно непроизвольно, и выражение ужаса, не вызванное ничем реальным, застывает навсегда…
— Это вы считаете доказательством? — нахмурился я.
— Нет, это, конечно, лишь косвенная улика, — согласился Ниссан. — К сожалению, через несколько часов после смерти обнаружить в организме яд невозможно, вам ли это не знать? Но поскольку вы задумали и решили осуществить и третье убийство…
— О Господи! — сказал. — Ваша фантазия не знает границ.
— Третье убийство, — упрямо продолжал Ниссан, — и, не имея иной возможности, решили использовать тот же яд, раз уж получилось однажды…
— Послушайте, Ниссан, — прервал я, — вы очень эмоционально излагаете, вон, господин Охана не может придти в себя от изумления. Но, черт возьми, не забывайте о фактах! Кинжалы, яды… Средневековье какое-то. Как, скажите на милость, я мог отравить несчастного Пеледа, даже если хотел?
— Вы же посетили его в тюрьме на Русском подворье! — удивился следователь моей непонятливости.
— Ну да, я говорил с ним, предлагал юридическую помощь.
— И Пелед ее принял?
— Пелед, — нахмурился я, — был в шоковом состоянии, что я могу понять. Я сказал ему, что приду еще раз.
— Вы курили?
— Не помню, — я пожал плечами. — Если бы запоминал каждую затяжку…
— Вы курили, — сказал Ниссан. — И предложили Пеледу. Он не отказался. Вы же оставили ему пачку «Кента» и зажигалку. Яд был в сигарете.
— Господи, какая чепуха! Вы что же, обнаружили этот яд?
— Конечно, нет, вы умный человек, в пачке остались только обычные сигареты. Единственную отравленную Пелед выкурил при вас.
— Вы можете это доказать? — осведомился я, зная, что, конечно же, Ниссан не сможет это сделать.
— Не могу, — согласился следователь. — После того, как Пеледа увели, вы выгребли из пепельницы все, что там было — два окурка и пепел.
— Вы можете это доказать? — повторил я.
— Не могу, — еще раз сказал Ниссан. — Но охранник, заглянув в глазок во время вашей беседы, видел, что вы оба курили. А после вашего ухода пепельница оказалась пустой. Это, опять-таки, лишь косвенная улика, но их накопилось уже более чем достаточно, вы не находите?
— Не нахожу, — заявил я. — Как адвокат, заявляю вам прямо — подобное обвинение вы не сумеете довести до судебного заседания. А вы даже не потрудились назвать мотив.
— Вот именно — мотив. Оставим в стороне Слезара — он был убит по ошибке. После этого вы уже просто не могли оставить Пеледа в живых. Да, для его убийства у вас был мотив. Тот же, что и для покушения на третье убийство. Вот его, — следователь ткнул пальцем в сторону Оханы, и тот отшатнулся от меня, будто я держал в руке пистолет.
— О чем вы говорили до моего появления? — спросил Ниссан у Оханы, мысли которого, по-моему, были в полном беспорядке.
— Ну… — сказал он, мучительно раздумывая, — о… Ах, да — об отце.
— Вот именно, —