До рассвета я мучился в жёсткой хватке Астафьева. Стоило мне пошевелиться, попытаться отодвинуться, как он прижимал меня ещё сильнее. Сзади пекло, ощущение липкости раздражало. Пойти бы в душ, смыть всю эту грязь, причём не только физическую. Но как?
Что думать о происшедшем, я не знал. Лису я не нужен. Зато нужен этому, оглушительно храпящему в ухо, причём, понятно для каких целей. Игры взрослых мальчиков. Замечательно поиграли. В меня. Лис был прав. Как же всё это противно. А ещё противнее от того, что вчера стонал от нахлынувшего удовольствия. Мерзко.
Ненадолго удалось уснуть. Разбудил Астафьев осторожными поглаживаниями по щекам. Он лежал передо мной, смотрел на меня и улыбался.
— Ну ты и соня. Я успел искупаться и выпить кофе, а ты всё спишь. Хватит валяться. Пошли, кормить тебя буду.
— Я в душ сначала, — я подскочил с кровати.
— Тебе помочь?
— Сам справлюсь.
— Как хочешь.
— Можно вопрос? Теперь вы будете делать это со мной постоянно?
— Тебе не понравилось? — он вперил в меня холодный взгляд.
— Мне было больно. И стыдно.
Он поднялся, подошёл ко мне и обнял сзади, зашептал:
— Мальчик мой, прости меня. Первый раз всегда больно. Потом будет только лёгкий дискомфорт. Но удовольствие гораздо больше. И не стоит стыдиться. Нет ничего постыдного в том, чтобы дарить наслаждение кому-то и наслаждаться самому.
— Значит, постоянно. Даже если я буду против.
— Нет! Конечно, нет! — с жаром воскликнул он, рывком разворачивая меня к себе и сверкая лихорадочно блестящими глазами. — Я мог бы наброситься на тебя в первый же день. Ты был так беззащитно красив, так трогательно хрупок. Но я не хотел причинять тебе боль. Если бы ты знал, какая мука смотреть на тебя и не сметь коснуться. Выстанывать твоё имя по ночам, представляя тебя, зная, что ты совсем рядом, сладко спишь в соседней спальне. Я ждал. Ждал, что ты всё сам поймешь и придёшь ко мне. Но ты не приходил.
— И не пришёл бы.
Он смотрел мне в глаза тяжёлым, свинцовым взглядом, мучительно хотелось отвернуться, но я выдержал.
— Я думал, вы мне просто так помогаете. Из жалости.
— Из жалости! — передразнил он противным голосом. — А разве я тебе не помогаю? Просто хочу взаимности. Чтобы ты тоже помог мне. Разве я прошу о многом? Ты остался один. И я один. И мы нужны друг другу. Я столько могу дать тебе просто за то, что ты позволишь мне быть рядом с тобой, любоваться тобой, касаться тебя, — он провёл по скуле, по линии шрама.
— Вы не один. У вас есть Ли… Лёша.
— Да что ты заладил. Лёша да Лёша. Это совсем другое. Он мне должен как земля колхозу. Вот и выражает благодарность доступными ему средствами.
— А если я не захочу? Вы вернёте меня в дурдом?
— О чём ты говоришь? Вот же глупый мальчик! Я распинаюсь, что жить без тебя не могу, а ты не слышишь. Куда же я тебя отдам? Нет, всё останется по-прежнему. Я буду заботиться о тебе, как и раньше. Только теперь, зная, какой рай ты мне можешь подарить, удержаться от соблазна будет совсем непросто. Но у меня же есть, с кем спустить пар, как ты сам заметил. Так что подумай до вечера. Я приму твой любой ответ.
За завтраком я молчал, долго мешал чай. Думал. Астафьев же был в прекрасном расположении духа, мурлыкал весёленький мотивчик, намазывая масло на хлеб. Сделал бутерброды для меня и Лиса. Мой щедро полил сверху мёдом. Лис мёд не любил, Астафьев это знал. Лис что-то спросил у меня, я огрызнулся, даже толком не расслышав вопрос. Мыслями был далеко, да и скрежетало что-то на улице.
— Да вы что, поссорились? — обеспокоенно вскинул кустистую бровь Астафьев.
Вместо ответа оттолкнул от себя кружку, расплескав чай на скатерть. Вскочил из-за стола. Ненавижу! Обоих ненавижу! Бросился к себе, спотыкаясь на лестнице. В коридоре скрежещущий звук слышался отчётливей. Напоминало жужжание гигантских жуков. На мгновение мне показалось, что я снова схожу с ума. Вскоре все стало ясно. К окну в моей комнате приваривали решётку. Оперативно, ничего не скажешь. Скоро этот дом станет напоминать тюрьму даже внешне. Я упал на кровать, набросив на голову подушку, зажал её пухлыми боками уши. Если бы можно было просто закрыть глаза и перестать дышать. Просто перестать дышать.
Не знаю, сколько я пролежал так. Когда встал, окно красовалось изогнутыми решётками. Но в голове искрило и гудело, будто внутри черепной коробки продолжал работать сварочный аппарат. Я сел с ногами на подоконник. Опять я буду смотреть на мир сквозь решётку. Де жа вю. Не хватает только психов в оранжевых спецовках за окном.
В дверь постучали и, не дождавшись разрешения, вошли. Вронский. Он-то что здесь забыл?
— А ты счастливчик! В одно место судьбой поцелованный, — он с грохотом выдвинул из-за стола стул и уселся на него.
— Прикалываетесь, что ли? — невесело усмехнулся.
— Сам посуди. Игнат случайно заметил тебя на мониторе. Позвонил Астафьеву. Тебе повезло, что он был в кабинете. Иначе не успел был бы тебя спасти.
— А может, я не хотел, чтоб меня спасали? С моей точки зрения, мне как раз таки не повезло.
— Глупый ты! Брось на чашу весов все свои проблемы, жизнь все равно перевесит. Пока ты жив, можно справиться с любой напастью. Может, не сразу, но выход найдётся.
Слишком пафосно, слишком неправдоподобно звучали его слова.
— Выход в это окно мне уже перекрыли, — заметил тихо.
— Не только в это. Виктор Сергеевич установил решётки на все окна. От греха подальше. Ты гордиться должен таким опекуном.
— Гордился, пока жил с закрытыми глазами. Вы меня понимаете. Вам ведь не привыкать.
— Не понимаю о чём ты, — он приподнялся. — Я лучше уйду.
Да, лучше уходи! Я кивнул. И уставился на пару воробьев, пытающихся спрятаться от начинающегося дождя на спинке полусгнившей скамейки под черёмухой.
Вскоре в дверь поскреблись. Щёлкнула дверная ручка. Я бросил быстрый взгляд, хотя и так знал, кто явился. Тут же отвернулся. Он подошёл, встал совсем рядом.
— Дождь начинается, — прикоснулся ладонью к стеклу, с обратной стороны которого расплывались бесформенные капли.
Ага. А я, дурак такой, не вижу.
— Злишься из-за вчерашнего?
— Уходи. Видеть тебя не хочу. Никогда, — выдохнул, закрыв глаза, уткнув лоб в прохладу стекла.
— Ну ладно. Заходи, как перебесишься.
Уже