Ее голос стал ядовит, как змеиный укус.
— Теперь же, по новому указу «Бессмертного Монарха», всех Творцов предписано убивать на месте. Настали темные времена, мальчик. Мрачные, как сама бездна.
Она замолчала, давая словам осесть в моей голове.
— Сегодня нам повезло. В этом городе нет старых системщиков. Будь они здесь, брат той старухи был бы уже мертв.
Вскоре мы вышли на широкую улицу, и впереди выросло мрачное, приземистое здание из черного камня. Высокий частокол, единственные ворота с решеткой, тусклые огни в узких, как бойницы, окнах. Городская тюрьма. От нее исходил смрад отчаяния и смерти.
Мы остановились в тени напротив, прислонившись к стене какого-то амбара. Ксела замерла, словно хищник, изучающий добычу. Минуту, другую.
— В принципе, типовой проект. — наконец произнесла она. — Планировка не вызовет затруднений. Но где именно он… Это уже другой вопрос.
Она обернулась ко мне, и я почувствовал ее взгляд — тяжелый, пронзительный, словно лезвие.
— Дальше, Макс, может быть много крови. — ее голос стал низким, спокойным, как гладь озера перед бурей. — Стражники… не отступят. Они будут защищать свою добычу. В худшем случае их придется убрать. Если ты не готов к этому… Останься здесь и жди моего возвращения.
Слова Кселы повисли в воздухе, и тишина, последовавшая за ними, оглушила меня. Городской гул исчез, оставив лишь стук собственного сердца в ушах. Кровь. Убийство. Не монстров, не тварей Леса, а людей. Пусть и подлых, трусливых, слепо следующих бесчеловечному указу, но… людей.
Я взглянул сквозь невидимость на очертания тюрьмы. За ее стенами представил брата старухи. Обычный ремесленник, или, может, крестьянин, который просто жаждал силы, чтобы выжить и защитить семью, а получил за это смертный приговор.
В памяти всплыло лицо Вальтера, его предательство. Вспомнились пылающие дома моего города, предсмертные крики товарищей. Справедливости не было. Была лишь сила. И право сильных диктовать свою волю.
Сделав шаг вперед, я ответил:
— Готов. — голос мой был тверд. — Иду с тобой.
Ксела молча кивнула, и в ее невидимом силуэте я уловил тень одобрения. Без лишних слов мы двинулись к воротам тюрьмы. Массивная дубовая дверь, окованная черным металлом, была заперта на внушительный засов. По бокам стояли двое часовых — молодые парни в потрепанной имперской униформе, с мечами и щитами. Они зябко ежились в ночной прохладе, лениво перебрасываясь словами.
«Новички, инициированные», — пронеслось в голове. Не солдаты, а обычные горожане, на которых натянули доспехи и дали в руки оружие. От них не исходила угроза, лишь скука и легкий страх.
Ксела остановилась в паре десятков шагов, растворившись в глубокой тени соседнего здания. Ее рука скользнула в складки плаща и появилась оттуда с крошечным предметом, напоминающим флейту из темного дерева. Она поднесла ее к губам, но не подула, а едва заметно выдохнула.
Я не услышал абсолютно ничего, но часовые вдруг замерли на полуслове. Их головы неестественно запрокинулись, глаза закатились, и они, как подкошенные, рухнули на землю. Мечи с грохотом ударились о камень мостовой.
Я невольно ахнул, но Ксела уже была у ворот. Ее пальцы скользнули по массивному замку, и по холодному металлу пробежала дрожь. Раздался тихий, но пронзительный щелчок. Засов, будто ведомый невидимой рукой, медленно, со скрипом отъехал в сторону. Она толкнула дверь, и та бесшумно отворилась, впуская нас в зловещую темноту.
Внутри царил запах плесени, мочи и отчаяния. Мы оказались в небольшом предбаннике, где тускло горела единственная масляная лампа. За простым деревянным столом сидел еще один стражник, постарше, и что-то жевал. Он даже не успел поднять головы, как Ксела оказалась рядом. В ее руке мелькнул тонкий серебристый шип. Она не стала колоть, а лишь легонько коснулась его шеи, чуть ниже уха.
Стражник вздрогнул, его глаза округлились от удивления, а затем он мягко сполз со стула на пол, погрузившись в глубокий, неестественный сон. На его лице не было ни боли, ни страха — лишь пустота.
«Усыпляющий артефакт», — осенило меня. Она не убивала. Пока что. Но эффективность и холодность, с которой она действовала, заставляли кровь стынуть в жилах. Это была не жестокость, а чистейший прагматизм. Хирург, отсекающий все лишнее на пути к цели.
Дверь за столом вела вниз, в каменный мешок тюремных коридоров. Там было еще темнее и сырее. Слышались всхлипы, стоны, кто-то бредил за толстыми дверями камер. Мы шли по коридору, и Ксела на каждом повороте на секунду замирала, прислушиваясь. Еще два патруля из таких же новобранцев разделили судьбу часовых у ворот — тихо и эффективно усыпленные ее смертоносной «флейтой».
Она двигалась не вслепую, не в панике, а с пугающей, почти инстинктивной уверенностью. Казалось, в её голове был высечен точный план этого здания. Я понял: это не штурм, а хирургически точная зачистка.
Мы достигли развилки в конце главного коридора. Ксела снова извлекла свою «флейту» и, не издавая звука, направила ее сначала налево, затем направо. Слева послышался тот же приглушённый звук падающих тел. Справа — тишина.
— Справа. — прошептала она и шагнула в указанном направлении.
Коридор оказался короче, упираясь в единственную, более массивную дверь. Напротив неё, на табурете, сидел стражник, не похожий на остальных. Старше, крепче, в его позе читалась не сонливая рутина, а настороженная бдительность. Добротный короткий меч висел на поясе, а над его головой, едва различимая в тусклом свете, мерцала системная метка.
Класс: Страж Порядка.
Очевидно, он тоже был «недавно инициированным», но с явным боевым опытом.
Ксела замедлила шаг. Девушка снова попыталась использовать «флейту», но она не сработала. Тогда Ксела медленно опустила устройство и взяла в руку серебристый шип, но было поздно. Стражник что-то почувствовал — может, движение воздуха, а может, инстинкт. Он резко вскочил, выхватывая меч.
— Кто здесь? — его голос гулко разнесся по каменному коридору.
Ксела не ответила. Она просто исчезла из моего поля зрения, совершив молниеносный бросок. Я увидел, как меч стража взметнулся вверх, а затем с оглушительным лязгом отлетел в сторону. Послышался сдавленный хрип, короткая, яростная схватка, и вот уже силуэт Кселы вновь проступил из пустоты, стоя над распластанным на полу