Но учёбой и подготовкой моя деятельность в эти дни не ограничивалась. Разговор с отцом в Волгограде заставил меня в ускоренном темпе взяться за записи, которые я потихоньку вёл ещё с летнего отпуска.
В отдельном блокноте я скрупулёзно записывал свои размышления об ошибках, приведших к проигрышу в лунной гонке. Я старался систематизировать всё — от технических просчётов в конструкции Н-1 до фатальных стратегических решений на государственном уровне.
Конечно, я отдавал себе отчёт, что не всё может получиться так, как я задумал. Всегда существовал человеческий фактор, непредсказуемые обстоятельства, неучтённые нюансы. История, которую я помнил, и архивные записи, которые я штудировал, не в полной мере отражали непростую действительность этих лет.
Да и некоторые мои предложения требовали доступа к таким уровням власти и секретности, которые пока были для меня недосягаемы. Поэтому я продумывал варианты, намечал в уме людей, через которых можно было бы действовать, искал точки влияния.
Я чётко понимал: в одиночку я не смогу напрямую перевернуть ход событий. Это утопия. Но направлять других, вкладывать в умы ключевых фигур нужные мысли, действовать их руками — это было мне по силам.
Оставалось лишь дождаться выпуска и попасть в Москву, где я смогу действовать свободнее, без постоянной оглядки на устав и казарменный режим.
Ну и после того, как я попаду в экспериментальный отряд стажёров-космонавтов и получу соответствующий допуск, я смогу уже логично, с опорой на доступ к секретной информации, обосновывать свои знания и предложения. А пока… Пока приходилось действовать точечно, аккуратно и неспешно. И это не нравилось мне больше всего, потому что время утекало сквозь пальцы как песок.
Меня радовало лишь одно: и отец, и Королёв говорили, что некоторые мои идеи взяты в работу. Значит, движение в нужном направлении уже началось. Пусть медленно, но началось.
Однако сегодня, по дороге на последний экзамен, я думал над другой, куда более масштабной и опасной проблемой.
Допустим, нам удастся создать единую организацию, которая объединит все разрозненные КБ. Допустим, конструкторы начнут внедрять мои предложения. Допустим, даже удастся выбить необходимое финансирование. Но при всём при этом, СССР всё равно катастрофически проигрывало США по одному, самому главному ресурсу — времени.
Они начали раньше, у них была чёткая цель и выверенный план, по которому они неуклонно двигались, не распыляя силы. А ещё, как я прекрасно помнил, именно успешные запуски наших «Зондов», которые стартовали в 1964 году, заставили американцев сильно понервничать и спровоцировали ускорение их собственной лунной программы.
Вывод напрашивался сам собой, и он был безжалостно логичен: США необходимо было замедлить. Во-первых, следовало убедить вышестоящие инстанции если не закрыть, то существенно затормозить работу над «Зондами». Это не только сэкономило бы колоссальные средства, но и позволило бы конкурентам расслабиться и снизить темп.
А во-вторых… Второе было сложнее и опаснее. Требовалась подрывная деятельность на территории самого противника. Само собой, я не могу отправиться в США и лично чем-то там «подгадить». Для этого у меня нет и не было необходимых ресурсов и навыков.
Но у СССР были для этого свои спецслужбы, на которые работали специально обученные люди. И я сильно сомневался, что они уже не внедрены на территорию конкурентов. Возможно, стоило просто подсказать им, куда именно стоит нанести удар. Маленькая, точечная, почти незаметная диверсия в стане врага, могла бы выиграть для нас те самые драгоценные месяцы, а то и годы.
А вообще, мысль о том, что наши неудачи не всегда следствие наших собственных ошибок приходила мне в голову уже давно. Кто сказал, что это не было результатом умелой работы вражеских агентов?
После попытки ограбления, после странного давления на отца, Королёва и прочих сотрудников конструкторских бюро, получалась любопытная ситуация. Велика была вероятность, что на территории СССР уже давно и успешно работают агенты иностранных спецслужб, причём на самых разных уровнях.
А ещё я всё чаще ловил себя на мысли, что Н-1 не всегда сама по себе падала. Были у меня и на этот счёт серьёзные подозрения. Что, если нам помогли проиграть?
Пока, конечно, это были лишь мои домыслы без доказательной базы. Но если сложить воедино все детали в единый пазл, то картина вырисовывалась вполне логичная. Чем больше торопят, тем больше ошибок. Больше аварий, больше жертв, выше затраты и, как следствие, меньше финансирование и энтузиазма у руководства. Идеальная стратегия для скрытого саботажа.
В общем, у меня были идеи по реализации всех намеченных пунктов. Оставалось только дождаться возможности действовать относительно свободно.
С этими невесёлыми мыслями я и направлялся на последний экзамен. Когда я вошёл в аудиторию, моя задумчивость мгновенно испарилась. За столом экзаменационной комиссии, рядом с нашими постоянными преподавателями и приглашёнными из штаба округа офицерами, с невозмутимым видом сидел подполковник Белоглазов. И его присутствие здесь не предвещало ничего хорошего. Для меня.
Я внутренне подобрался и приготовился к неприятностям.
И я не ошибся в своих ожиданиях. На основные вопросы по тактике группового воздушного боя, действиям в сложных метеоусловиях и радиолокационному противодействию я ответил чётко, ясно и полно. Даже самые каверзные дополнительные вопросы членов комиссии не поставили меня в тупик.
Я видел, как экзаменаторы с одобрением кивали на каждый мой ответ и делали какие-то пометки в своих журналах. Белоглазов же на протяжении всего экзамена не проронил ни слова, лишь изредка поднимал на меня свой холодный, оценивающий взгляд, и всё. Он не пытался вмешаться, не пытался как-то помешать или навредить. Он просто наблюдал. И это было не к добру.
После экзамена ко мне подошёл дежурный по роте.
— Курсант Громов, — сказал он. — Тебя вызывает командир курса. Немедленно.
Вот оно. Предчувствие, не отпускавшее меня с момента появления Белоглазова, сгустилось до состояния предгрозового электричества в воздухе. Ещё немного и грянет буря.
Я проследовал за дежурным к кабинету майору Денисенко Станислава Витальевича.
Дверь была приоткрыта. Я постучал и, услышав «Войдите!», переступил порог и чётко отрапортовал:
— Товарищ подполковник! Курсант Громов по вашему приказанию прибыл!
В кабинете, кроме самого Денисенко, находился и Белоглазов. Он откинулся на спинку стула, заложив ногу на ногу, и смотрел на меня с лёгкой улыбкой победителя. Командир курса, напротив, выглядел крайне нервным. Он был бледен, беспокойно теребил в пальцах карандаш и избегал смотреть мне в глаза. В прошлый раз он держался куда увереннее. Сейчас же он производил впечатление человека, сбитого с толку и загнанного в угол.
— Вольно, Громов, — нервно скомандовал Денисенко. Он