Копчёный переминался с ноги на ногу, раздражённо сопел. А Миша наконец отстранился.
— А чего ж мать твоя не сказала? — всплеснул руками он, глядя на меня так, будто всё ещё пытался переварить произошедшее. — Мы бы помогли чем могли. А то ведь она совсем одинокая была… или, может, всё-таки кого-то нашла?
Я чуть улыбнулся.
— Миш, давай об этом потом поговорим. Не сейчас.
— Ладно, потом так потом… Но, слушай, раз уж такое дело, ты, пожалуй, прав: надо по-нормальному встретиться. Сесть, выпить, как люди. За жизнь. Поддерживаю категорически!
— Обязательно, — согласился я. — Только давай сначала разберёмся с тем, что сейчас происходит. А то уж больно ситуация вышла мутная.
— Прав ты, Володька, — сразу посерьёзнел Миша. — В ситуации надо разобраться. Нехорошо вышло, согласен.
Я объяснил Мише, зачем мы с пацанами сюда приехали. Рассказал, что пацаны — мои ученики, и мы собирались просто снять оборудование с машины. Сам конфликт с этим Копчёным возник из-за очереди и словесной перепалки.
Пересказал всё так, как было со слов ребят.
Миша слушал внимательно, не перебивал. Пару раз кивнул, переводя взгляд то на меня, то на пацанов, что сидели в машине. Потом его взгляд остановился на моём джипе.
— Блин… я вот смотрю на твою тачку и вспоминаю — у твоего отца такая же была. Один в один. И марка, и цвет. Всё точь-в-точь.
Он на секунду задумался, в глазах мелькнуло что-то похожее на ностальгию.
— Эх, время было… Ну а по ситуации — что тебе сказать. Звонит мне Копчёный, кричит, что его, мол, на эстакаде прижали несколько человек, что, цитирую, «собираются ему кое-что сделать». Повторять не буду — ты и сам слышал.
— Да, можешь не повторять, — отрезал я, глядя прямо. — А твой Копчёный вообще кто такой?
Миша фыркнул, усмехнувшись, но без веселья:
— Да так… местный деятель. Из тех, что всегда рядом, когда что-то мутное крутится. Толковым его не назовёшь, но польза иногда бывает. Правда, чаще наоборот.
— Судя по тому, что мне мать рассказывала, а ей, в свою очередь, говорил мой отец, ты таких вот, как этот Копчёный, к себе и за версту раньше не подпускал.
Да, я понимал, что рискую, говоря эти слова. Если этот мутный тип и правда считался родственничком Миши, он воспримет мои слова в штыки.
Но я знал его слишком хорошо. Знал, что таких, как Копчёный, Миша никогда близко к себе не подпускал. Миша не терпел ни гнилых, ни липких.
Миша помолчал, перевёл взгляд на Копчёного, стоявшего в стороне, потом снова на меня.
— Ну говорю же, это двоюродный брат моей жены, блин… хочешь — не хочешь, как понимаешь, — надо!
Он сказал это так, будто и самому от этого факта неловко.
— Понимаешь, как вышло: жену уважаю, с её роднёй стараюсь держать мир, но этот… — он кивнул в сторону Копчёного, — постоянно лезет, куда не просят. Вот и сейчас… — Миша тихо выругался. — Чудит! И ты прав, Володя. Вроде бы я должен тебе возразить, потому что он, так сказать, мой дальний родственник… но, если честно, возразить мне попросту нечего. Непутёвый он, это факт, — заключил Миша, тяжело вздыхая.
— А зачем тянешь?
— Сестра за него переживает, потому что он нет-нет да вляпается куда-нибудь. Вот недавно откинулся — уже в третий раз за последние десять лет. Представляешь? Третий.
Я кивнул. Ну вот, всё встало на свои места. Копчёный, оказывается, рецидивист. Миша-то тут при чём? Просто судьба уцепилась за него через жену — вот он и вынужден тянуть чужой крест.
— Жене же не объяснишь, — продолжал Миша, разводя руками, — что свою голову человеку на плечи не поставишь. Сколько ни вбивай, а тут всё мимо. А жене брата жалко, она ему верит. Думает, что он исправится, остепенится, да только куда там.
Он усмехнулся без радости, покачал головой:
— Так что если я за него не впрягусь, жена потом со мной неделю минимум разговаривать не будет. Молчит, дверьми хлопает, ходит ледяная…
Миша выдохнул, глянул в сторону Копчёного.
— Вот и приходится таскать его по жизни, как чемодан без ручки. Бросить жалко, а нести невозможно.
Аргумент, конечно, железный — жена не будет разговаривать. Я невольно усмехнулся про себя. Ну да, знакомо. Женщина в обиде — это отдельный фронт боевых действий, куда лучше не лезть без нужды. Но всё же я подумал, что две недели тишины — не самая страшная цена за возможность держаться подальше от таких, как Копчёный.
Вслух, конечно, ничего не сказал.
Зачем?
Это тот случай, когда лучше промолчать.
Миша, не заметив моей внутренней иронии, продолжил:
— Вот и сейчас он мне звонит туда-сюда, — сказал он. — «Миш, приезжай, тут, — говорит, — нужно охреневших гусей валить».
Я поднял бровь.
— Охреневшие гуси, говоришь… — хмыкнул я. — Это, значит, мои пацаны — малолетки, которым по восемнадцать?
— Ну, я-то не видел, с кем он там зарубился, Володь, — пояснил он. — Я как подскочил сюда, только тогда и увидел всё своими глазами.
Он замолчал, пожевал губу, вздохнул.
— Слушай, Миша, — сказал я, взвесив слова, — пацаны у меня действительно горячие. Могут ляпнуть лишнего по незнанке, прежде чем обдумать, что говорят. Мы все такие были.
Миша кивнул, понимая без лишних слов:
— Было такое, — подтвердил он. — Не представляешь, сколько твой отец с нами тогда намучился… а мог бы ведь плюнуть и уйти.
— Мог, — согласился я, — но не плюнул. А этот твой Копчёный вместо того, чтобы сделать пацанам замечание и направить их в нужное русло, сразу хочет «мочить». Это неправильный ход. Я не говорю сейчас, кто прав или виноват — я говорю о принципе.
Глава 5
— Тем более, — продолжил я, — я ведь к нему подошёл по-человечески, спокойно, хотел поговорить и разобраться. А он уже не слушал — всё, климануло.
Миша усмехнулся с усталым пониманием:
— Не, не собирался он с тобой разговаривать. У Копчёного, когда башку срывает, там фляга так свистит, что хоть кол на голове теши — бесполезно.
Он перевёл взгляд на мой джип, где через стекло были видны силуэты пацанов.
— Погоди, — спросил Миша. — А это твои ученики, да? Ты сам, выходит, учитель?
— Ну да, — подтвердил я.
Миша хмыкнул, явно впечатлившись этим фактом.
— Вот это я понимаю: ты не только словом, но и делом молодёжь направляешь. Уважаю, Володя.
— Ну, тут, что называется, — по мере своих скромных возможностей, — сухо ответил я.
Миша кивнул, соглашаясь, а я тем временем продолжил уже твёрже, обозначая границы:
— Так вот, Миш, я тебе предлагаю