Миша снова молча кивнул, видно было, что мысль понятна.
— Давай так. Я проведу с пацанами профилактическую беседу: объясню, что за базаром нужно следить. Они у меня горячие, но в них можно вложить голову. А ты — успокой своего «копчёного», как ты его там назвал, и пусть вернёт инструмент.
Миша ненадолго задумался, вроде как обдумывая моё предложение.
— Да, — ответил он. — Ковыряться в этом нет желания. Бессмысленно.
— Если у твоего товарища всё же остались вопросы ко мне, — продолжил я, — пусть подойдёт один на один. Я объясню, и если дойдёт до дела — дойдёт. Только помни: меня отец учил, что если у козла нет головы на плечах и он лезет первым — его мочат без разговоров. Так что не обессудь, если я твоего дальнего родственничка тут конкретно покалечу.
Я не пытался навязывать Мише своё мнение. Это было не убеждение с моей стороны, а скорее предупреждение, как может пойти дальше. Решение было за ним. Хочет ли он потом неделю, две, месяц жить в бойкоте от жены — это уже его выбор.
— Ты прав, — признал Миша. — Я свою голову ему вместо его головы не поставлю. Но твой посыл донесу. По крайней мере попробую.
Он посмотрел в сторону Копчёного, затем на своих пацанов и снова на меня.
— Сейчас, погоди, Володь, я с ним коротко переговорю и вернусь, — сказал Миша и пошёл к Копчёному.
— Не вопрос, жду, — кивнул я.
Миша ушёл разговаривать. Я видел, как Копчёный жадно впитывает его слова. Я снова показал пацанам большой палец, заверяя, что всё под контролем. Теперь осталось дождаться, насколько «положительным» окажется результат после разговора Миши с его родственником.
Копчёный слушал его, размахивая руками, тыча пальцем то в меня, то в джип. По жестам и по лицу было видно, что примиряться он не намерен.
Диалог длился на пару минут дольше, чем я ожидал. В конце концов Копчёный сделал вид, что что-то принял к сведению, но по глазам было видно — его уступка будет формальной.
Миша повернулся ко мне, медленно подошёл.
— Володя, расклад такой…
Он коротко обрисовал, что Копчёный признал, что переборщил, и готов вернуть инструмент.
— Но на своих условиях, — отметил Миша.
Условие было простое и тупое: публичное извинение от пацанов и обещание, что дальше они «не будут задираться». Взамен он вернёт ящик и инструмент прямо сейчас, чтобы потом никто не мог сказать, что его «обокрали».
Я быстро понял, что Копчёный ждёт «публичного унижения». Для него это способ сохранить лицо. Гнида всё-таки — знает же, что не прав…
— Или что? — уточнил я, когда Миша закончил озвучивать условия своего дальнего родственника.
— Мне неудобно это говорить, — ответил Миша, — но я Копчёного знаю давно. Говорит, что иначе он запомнит номер твоей тачки и через своих знакомых вычислит, где ты живёшь.
Арматура развёл руками, как будто виновато. Я думаю, что Миша уже прекрасно понимал, что на такие условия я подвязываться не буду. Извиняться надо только тогда, когда действительно неправ.
Конечно, до угроз Копчёного мне было фиолетово. Номера на джипе были не мои. Машина ещё не на меня зарегистрирована, и это номера предыдущего владельца. Если он начнёт ковыряться, то ничего не найдёт.
Для меня принципиален был другой момент: если у кого есть ко мне вопросы — я отвечаю лично и сразу.
— Ясно, Миш, спасибо за посредничество, но если извинения и будут, то только с его стороны, — отрезал я.
Миша смотрел на меня долго. Взгляд у него был взвешенный, в нём читалось сомнение и желание избежать лишней крови. Он попытался снова предложить путь попроще.
— Володя, — начал он медленно, взвешивая каждое слово, — у тебя характер как у твоего отца: железный. Может, ну его на хрен? Я могу прямо сейчас запихать этого братца в машину и увезти от греха подальше. Тебе и мне будет спокойней.
— Нет, Миша, — я ответил безапелляционно. — Если мы начнём проблемы прятать, а не решать, то они не исчезнут, а умножатся. Спасибо, конечно, за заботу, но ты же сам только что говорил, что если сейчас не разберёмся, он потом вычислит, где я живу, и приедет уже туда. Так что лучше решим вопрос здесь и сейчас.
Миша, похоже, понял, что меня не переубедить. Но всё-таки снова попытался.
— Володя, я тебе всё равно скажу: он дурной. И он из тех, кто не умеет останавливаться. Понимаешь? Может и нож достать — ему это, знаешь, как… по привычке.
— Спасибо за предупреждение, учту.
Миша на мгновение задержал на мне взгляд. В глазах мелькнуло что-то, похожее на уважение.
Больше он говорить ничего не стал. Повернулся и пошёл к Копчёному. Тот стоял чуть в стороне и, облокотившись о капот, нервно щёлкал зажигалкой. Заметив, что Миша идёт к нему, выпрямился, засуетился.
Миша, подойдя, сказал ему пару коротких слов. Я не слышал, какие, но по реакции Копчёного понял — сообщил, что я не буду извиняться.
Копчёный ухмыльнулся, щёлкнул зажигалкой ещё раз и двинулся в мою сторону.
Я на секунду перевёл взгляд на свой джип, где в окне торчала голова Кирилла. Пацан сидел, сжав кулаки, глаза у него горели тревогой. Я медленно покачал головой — мол, не дёргаться.
Копчёный шёл медленно, демонстративно сунув руки в карманы. Я видел по тому, как он держится, что Копчёный не новичок в подобного рода урегулированиях. Если у него в кармане нож — это будет непросто, учитывая мою комплекцию. Но и у меня были аргументы построже, чем слова.
Посмотрим.
Копчёный подошёл вплотную, не останавливаясь. Он не смотрел мне в глаза — и я тоже понимал почему: хочется сохранить эффект неожиданности, когда ударит. А в том, что он будет бить, я не сомневался.
Честно?
Я воспринимал всё это как учёбу в полевых условиях. Отличный шанс показать пацанам, как вести себя в реальной опасности. Учебник не научит держать голову холодной, когда кто-то пытается достать нож из кармана. Так что пусть молодёжь смотрит и запоминает.
Наконец, Копчёный остановился.
— Слышь, ты, чучело, а ну-ка повтори, что ты там хотел мне сделать! — процедил он.
Однако я не слушал: словами этот урод хотел отвлечь моё внимание. Уже говоря, Копчёный хлопнул носком ботинка по земле и поднял фонтан песка, рассчитывая меня ослепить. Его рука рванула из кармана, доставая что-то увесистое.