Восемь настойчивых звонков Грише подряд, и так никто и не ответил на том конце, так что я наконец-то с тяжёлым сердцем сдалась. Попробую дозвониться ещё раз через час-другой, когда он успокоится. Что-то в унылой монотонности долгой ходьбы по ночному городу и полном одиночестве заставило всё разом обрушиться на меня. Всё произошедшее за день навалилось на мои плечи тяжким грузом, словно внезапный удар кирпичом по голове. Без Гриши рядом, который мог бы помочь нести этот невыносимый груз и разделить ответственность, горячие слёзы, которые я упорно сдерживала весь этот бесконечный день, наконец вырвались наружу помимо воли и потекли по моему грязному лицу.
По крайней мере, вокруг на улицах не было абсолютно никого, кто мог бы увидеть меня — окровавленную, грязную и горько плачущую, одиноко бредущую по пустынным ночным улицам Барнаула в полном одиночестве. Я безнадёжно вытерла горячие слёзы той же грязной салфеткой и просто дала им свободно излиться, не сдерживаясь больше.
Теперь главной задачей было принять всё случившееся как свершившийся факт, как данность. У меня есть необъяснимая татуировка, которую невозможно логически объяснить — ладно, пусть, но она совершенно точно есть на коже. Установленный факт. На меня жестоко напал мёртвый труп человека, каким-то образом восставший из мёртвых. Крайне маловероятно, но абсолютная реальность. Нас с Гришей активно преследовал настоящий монстр в полном латном средневековом облачении, который мог двигаться намного быстрее, чем я вообще способна была увидеть глазом. Полный абсурд, но правда.
Всё, на что я теперь могла искренне надеяться — это то, что Гриша в полном порядке и безопасности. Что он просто уронил свой телефон во время бегства. Что ему всё-таки удалось благополучно сбежать от преследования, и он сейчас в безопасности где-то. Что те неизвестные люди, которые охотятся на нас, не послали за нами двоими ещё кого-то опасного. И тут меня неожиданно осенила внезапная догадка, которая одновременно вызвала и животный страх, и леденящий ужас.
А что, если они охотились именно за этими загадочными отметинами?
Я быстро закатала рукав куртки и внимательно посмотрела на маленькую чёткую татуировку у себя на запястье, нервно выдыхая дрожащее прерывистое дыхание. Эти мистические знаки были единственным, что логически связывало абсолютно всё воедино в одну картину. Единственное, что прямо соединяло меня с тем ожившим трупом в морге и чудовищным человеком в красных магических доспехах. Если они действительно охотились за обладателями этих знаков, тогда… была одна единственная вещь, которую я могла попытаться сделать для спасения.
Был лишь один известный мне способ, чтобы навсегда избавиться от неё.
Я громко и совершенно безнадёжно простонала в пустоту ночи.
Ох, как же невыносимо больно это будет.
Глава 4
Нина
Вдох. Выдох.
В этом нет ничего ужасного, правда? Другого выбора у меня попросту не оставалось. Либо это, либо смириться и ничего не делать. А бездействие было хуже всего. Бездействие означало, что я признаю своё бессилие — а я ненавидела чувствовать себя беспомощной больше всего на свете.
Я сидела на кухонном табурете и смотрела на своё левое запястье, на эту зловещую метку. До сегодняшнего дня она была просто странным, сюрреалистичным, но безобидным рисунком. А потом за мной погнались два разных чудовища с идентичными символами. Под рукой я расстелила одно из старых, потёртых полотенец, что вечно валяются на полке на всякий пожарный случай. Они всегда выручают — вытереть лужу, подстелить во время ремонта, а то и для… домашней хирургии.
Ну, знаете. Обычные бытовые мелочи.
Вся моя аптечка первой помощи была разложена на столешнице — солидный арсенал, оставшийся со времён работы фельдшером в городской скорой. Выбросить такое наследство было попросту жалко. Тем более что всё это добро я когда-то вытащила из больничных запасов перед увольнением — пусть хоть какая-то компенсация за мизерную зарплату и ночные смены.
Я тяжело вздохнула и потянулась к металлической рукоятке, торчащей из гранёного стакана с медицинским спиртом. Достала свой монтажный нож и с тоской посмотрела на тонкое лезвие. Отступать некуда. Так надо.
Если я смогу срезать эту штуку с себя, есть мизерный шанс, что я окажусь в безопасности. Теоретически. Других теорий у меня не было, так что приходилось довольствоваться этой. Может быть, эти твари выслеживают нас именно по этой метке? Может быть, она работает как какой-то маяк, проклятый GPS-трекер, вживлённый под кожу? Тогда её нужно просто удалить. Вырезать. Избавиться от неё раз и навсегда.
Чёрт, как же это будет больно…
Я уже обработала кожу и наложила жгут на предплечье выше татуировки, на всякий случай. Поблизости была лучевая артерия, и срезать нужно было совсем тонкий слой, но я могла и дрогнуть. Руки и так уже предательски дрожали от страха и адреналина. Я даже приготовила противень, чтобы стерилизовать на нём инструменты и… кусочки плоти. От этой мысли живот свело судорогой, и я пожалела, что не выпила в баре побольше. Пара рюмок водки сейчас очень бы пригодилась. Наконец, я приставила лезвие к коже, отмерив взглядом контур проклятого символа.
О да… О да, это действительно адски больно.
Я прошлась лезвием примерно на четверть окружности символа, прежде чем вынуждена была остановиться — глаза застилали предательские слёзы. Боль пронзила руку раскалённой иглой, разлилась жгучей волной до самого плеча. Я швырнула нож на противень и несколько раз со всей дури шмякнула себя кулаком по бедру, давясь горькой слюной от боли. Металлический привкус крови появился во рту — видимо, прикусила губу.
Я схватила со стола чистую тряпку, вытерла лицо, размазав по щекам солёные дорожки, а потом решила засунуть её уголок себе в рот, чтобы вцепиться в него зубами и не оглушить соседей воплем, если придётся. В старой хрущёвке слышимость отменная — соседка снизу и так уже дважды стучала шваброй в потолок за последний месяц. Взяв новый ватный тампон, я смахнула кровь с ранки и, снова подняв нож, продолжила свой жуткий труд, с того самого места, где остановилась.
Слёзы текли по моему лицу ручьями, но сейчас было не до них. Я пыталась сконцентрироваться на процессе, представить, что это не моя рука, а очередной труп на столе в морге. Похоже, боль понемногу притуплялась — нервы на руке уже не могли кричать громче. Хорошо хоть, я знала, что делаю. Хорошо хоть, эта «работёнка» была мне знакомой. О, господи… Но у мертвецов-то ничего не болит! А это… а это невыносимо. Сейчас меня стошнит. И самое