Он провалился в Библиотеку — и в последний миг, прежде чем портал отрезал шум Москвы, услышал негромкий, ни к кому не обращённый смех Эллы. Смех человека, который в самый опасный момент выбирает жизнь.
---Её принесло следом через двадцать ударов сердца. Она свалилась на ковер у порога, как на корму лодки, что вышла из шторма, и захохотала уже вслух — звонко, радостно, с облегчением. Артём опустился рядом, перехватил её за плечи.
— Жива, — сказала она, глядя ему в глаза. — И ты — тоже. Значит, не зря.
Он не выдержал и — впервые — позволил себе коснуться её не как партнёра, не как коллеги. Пальцами — легко — провёл по скуле, где от удара кистеня тянулась тонкая царапина. Элла чуть замерла. Но не убрала его руку.
— Мы нашли не саму библиотеку, — прошептал он. — Но у нас есть ключи. Путь. — Он раскрыл ладонь. На ней лежала пирамидка, переливаясь тёплым, почти живым светом. Буквы на гранях будто двигались, меняясь местами, выстраиваясь в новые комбинации.
— И ещё что-то, — сказала Элла, и в её голосе впервые прозвучало не только железо, но и мягкость. — Когда мы были там, кто-то… смотрел. Не враг. Скорее — тот, кто давно ждёт.
Артём кивнул. Слова ей не были нужны: они оба это почувствовали — лёгкое, как вдох, прикосновение чего-то, что любило книги сильнее, чем люди.
— Узнаем. — Он глубоко вдохнул, и запах Библиотеки, всегда связанный у него с безопасностью, на этот раз показался ещё и домом. — Но прежде — снимем с тебя кровь. И… — он улыбнулся очень коротко, неловко, с той самой мальчишеской несмелостью, которая в ней постоянно что-то оттаивала. — Спасибо.
— Не разучивайся говорить «пожалуйста», — фыркнула Элла, поднимаясь. — И перестань так смотреть, профессор. А то я забуду, что у нас пока что только работа.
Она сказала «пока что» — и оба это услышали. Не как обещание. Как вектор.
А из глубины залов, почти неслышно, словно дуновение на сухом пергаменте, прошёл лёгкий шелест. И где-то на грани слуха прозвучал тихий, очень усталый мужской голос — или показалось:
— Ищите южную стену. Там, где солнце зимою дрожит.
Элла и Артём переглянулись.
— Кажется, у нас появился союзник, — сказала она.
— Или — сама Либерия шепчет, — ответил он.
В любом случае их путь теперь был не просто поиском. Он становился живой нитью между теми, кто берёг память, и теми, кто был ею.
Он взял пирамидку, и та на мгновение пригрелась в его ладони так, словно ответила: «Я — здесь».
— До южной стены доберёмся, — пообещала Элла. — Но сначала — чаем. И бинтами. Я же — твой «носильщик», помнишь? Носильщикам иногда тоже подают.
— Всегда, — серьёзно сказал Артём. — Всегда.
Они пошли вглубь родных залов — туда, где можно было на секунду позволить себе роскошь не быть сильными. И каждый делал вид, что не слышит, как быстро стучит у другого сердце.
Глава 13.
Глава 13.
ЮЖНАЯ СТЕНА
Ночь в Библиотеке пахла бумажной пылью, мёдом воска и чем-то ещё — едва уловимым, как тепло руки, ушедшей из ладони. Элла сидела на столе в «лечебной» нише, вытянув ногу; щиколотка синела от удара кистеня. Артём, склонившись, аккуратно обрабатывал ссадину: спирт, бинт, взгляд, сосредоточенный до смешного.
— Ты сейчас мне лекцию прочтёшь по истории бинтов? — хрипло спросила она, чтобы спрятать дрожь от его пальцев.
— Могу, — не оторвался. — От египетских льняных повязок до Джозефа Листера. Но лучше я промолчу и не буду раздражать женщину с отличным ударом коленом.
— Мудро, профессор.
Он улыбнулся — нервно, по-мальчишески. Она поймала это движение, как ловят в темноте светлячка: на секунду стало светлее.
Он уложил бинт, проверил, чтобы не жало, и поднял глаза. Их лица оказались слишком близко. Элла услышала собственный пульс — и, кажется, его тоже.
— Спасибо, — сказала она. Это слово обычно давалось ей трудно. Сейчас — легко. — И… не смотри на меня так, если хочешь, чтобы я думала не только о твоём рте.
— Постараюсь, — выдохнул он. И, конечно, не постарался.
---
К рассвету Библиотека проснулась. Это было не событие, а состояние: тени от полок стали гуще, нити пыли закружились в золотом свете, где-то вдалеке щёлкнул замок и ответило эхо. Южный зал, куда они пришли, был похож на оранжерею: высокий стеклянный купол, каменный пол с кругами инкрустации, белые колонны с тонкими венцами. На южной стене — гладкий мрамор, без дверей и щелей.
— «Там, где солнце зимою дрожит», — напомнил Артём, поднимая голову к куполу. — Здесь есть архаический гномон — смотри.
На металлическом обруче под куполом, среди звездных меток, блестел подвижный диск с узкой прорезью. Артём оказался в своей стихии: уверенно поднялся по винтовой лестнице, отпер маленькую шкатулку с инструментами, проверил направляющие.
— Мы же не в день зимнего солнцестояния, — заметила Элла. — Ты собираешься спорить с космосом?
— С космосом — ни в коем случае, — пробормотал он, — только повторю его. — Он вынул из кармана пирамидку, ту самую. Металл отозвался теплом. — Она не только ключ. Это… корректировщик. Даст тот угол, который нужен.
Он закрепил пирамидку в гнезде гномона — и в куполе почти неслышно шевельнулась механика. Полоса света, тонкая, как клинок, медленно поползла по мраморному полу. Элла шла рядом с ней, босиком, чтобы слышать камень. На коже у неё выступала гусиная кожа — от прохладного камня и от странного предвкушения, как перед поединком.
— Стоп, — сказала она.
Луч дрожал как раз на южной стене — на уровне плеча. Ничего не происходило. Артём спустился, стал рядом, прижал ладонь к мрамору. Hе шов, не ниша — гладь. Он отступил на шаг, прищурился, как стрелок.
— Тут есть «мертвый» слой, — тихо. — Камень более тёплый внутри, чем снаружи. Значит, полость.
— Переведи с библиотекарского, — буркнула Элла.
— Здесь — дверь. Только она «слышит» не руки, а свет.
Он подправил диск. Полоса света сузилась ещё сильнее — превратилась в остриё. В то самое мгновение, когда оно легло в точку на