— Как люди? — поддела Татьяна.
— Люди часто возвращают худшее, — мягко сказал он. — Вода — щедрее.
Она хотела ответить, но в этот момент что-то тонко дрогнуло под ребрами — как будто Песня Кромки коснулась её, только мягче, как рукой по волосам. На секунду Татьяне показалось, что вода произнесла её имя. Не полностью, а в крошечных волнах: «Та…я…на…»
Глупость? Эффект дыхания? Она не успела решить.
— На берег, — сказала она. — Пауза. — И первой пошла к светлому камню, где дом уже выставил плоские чаши с горячим настоем.
* * *
На камне было тепло. Мембраны снимались легко, как кожа после купания в речке. Женщины сели кругом, тянулись к чашам, смеялись громче, чем до воды — так бывает, когда страшное немного отпустило. Лина подсушивала волосы тонким светом ладони — дом подхватывал её движение, и из воздуха выпадала узкая полоска тепла.
— Я горжусь вами, — сказала Татьяна, и все тут же вразнобой осадили её «Да ладно!», «Перестань!», «Мы просто поплавали!»
— Я серьёзно, — улыбнулась она. — Я вижу, как у вас в глазах появляется место для «не боюсь». Это много.
— Место уже занято, — пробормотала Алла. — Там теперь поселилась моя новая любовь. Зовут «я наконец-то не тону».
— А моя — «я боюсь бабочек, но не воды», — хрипло сказала Нина, смеясь и глотая чай.
Рион присел рядом, не вмешиваясь, только следя, чтобы никто не затрясся от холода. Каэль стоял чуть в стороне, как сторожевой огонь. Элиан сел на камень через шаг — так, чтобы не «нависать», но быть в поле её взгляда.
— Песня была, — сказала Татьяна, когда смех схлынул. — Не прямо, но… эхо.
— Кромка? — поднял голову Элиан.
— Нет. Вода, — ответила она. — Но… со смыслом. Или мне так хочется.
— Если тебе хочется — значит, так и будет, — бесцеремонно вмешалась Алла. — Ты уже должна была понять: вселенная подстраивается под Альфу. Это закон.
— Это закон твоей вселенной, — заметила Олеся, но улыбнулась.
— И моего хорошего настроения, — Алла не сдавалась.
— Песня могла быть ответом, — тихо сказал Элиан. — Дом учится вашим голосам. Вода — тоже. Когда вы говорите хором «мы», звучит сильнее, чем «я». Ты задаёшь тон, Татьяна.
— Знаю, — ответила она. — Поэтому дышу медленнее, чем хочется.
Каэль кивнул одобрительно — редкость. Рион протянул ей полотенце. Она взяла — не как «помощь нуждающимся», а как «должное тому, кто держит круг».
* * *
Днём совет прислал знак — не срочный, но приглашение: «вечером — разговор». Дом выложил над входом узор — восемь листьев, вписанных в круг. Женщины притихли ненадолго, но как только на кухне зашипели лепёшки, жизнь вернулась на место: нужно было резать зелень, убирать тарелки, объяснять дому, что «аукцион» — плохое слово, а «полдник» — хорошее.
— Скажи честно, — шепнула Лина, когда Татьяна, наконец, села на краешек лавки на две минуты. — Ты боишься?
— Конечно, — ответила Татьяна. — Страх — как ремень безопасности. Без него вылетишь в окно. Но ремень не должен душить.
— Я буду рядом и держать ремень, — сказала Лина и пошла собирать пустые чашки — потому что «держать ремень» у неё всегда выражалось в делах.
В дверь заглянула Саира — легко, как приходит ветер. На виске у неё — свежий знак: тонкая серебряная ветка.
— Я пришла сказать: в Совете сегодня будет мягко, — произнесла она. — Но чужие упрямы. Они будут улыбаться.
— А мы — говорить, — ответила Татьяна. — Спасибо, что пришла.
— За «спасибо» дом даёт хороший сон, — улыбнулась Саира и, чуть помедлив, добавила: — Если будет совсем тяжело — положи ладонь на воду и попроси её «помнить». Она умеет.
— Ты сейчас говоришь загадками, — честно сказала Татьяна.
— Я говорю словами, — возразила Саира. — Просто они слишком простые.
* * *
Совет собрался в круглом зале под высоким куполом, где воздух звучал, как струна. Пахло камнем, сухими травами и чем-то морским. На стенах не было оружия, только резные знаки — листья, птицы, волны. Трое — Элиан, Рион, Каэль — встали по бокам, не как «владельцы», а как «грани». Женщины остались в глубине, но так, чтобы видеть глаза.
Татьяна вышла в центр. Она не любила пафос, но сейчас позволила себе стоять прямо, как на параде. Пусть смотрят. Пусть запоминают.
— Мы — земные, — сказала она, и голос без микрофона лёг ровно, без дрожи. — Мы благодарны за воздух и воду. За то, что нас не купили, а спасли. Мы знаем, что у вас законы и традиции — не бумага. Поэтому говорю просто: никаких «совместимостей» по требованию клана Орт. Никаких «смет» на чужие жизни. Никаких «прав на доступ». У нас есть выбор. Он — наш.
В зале кто-то шумно выдохнул. На три шага левее пожилой мужчина поднял ладонь — не прерывая, просил «можно?». Татьяна кивнула.
— Я — Радас, — представился он. — Мастер водных куполов. Я слушаю, как звучит слово «мы» в вашем голосе. Оно не «против». Оно «за». Это важно. — Он перевёл взгляд на троицу. — Вы подтвердите защиту? Прямо и публично?
— Да, — сказал Рион.
— Да, — произнёс Элиан.
— Да, — отрезал Каэль.
— Тогда мы ставим круг, — заключил Радас. — На ваших женщин. На ваш дом. И на ваше «нет».
— Спасибо, — сказала Татьяна. — Но есть ещё одна вещь. — Она на секунду замолчала, выбирая тон. — Улыбки клана Орт — это не «мир». Это — вежливость, за которой часто прячется насилие. Мы слышим улыбку, когда это шипение. И будем говорить вслух, если шипение усилится. Здесь, в этом зале. Без кулуаров.
— Это — по-настоящему по-нашему, — тихо произнесла Саира, и в голосах вокруг прошёл лёгкий, одобрительный ропот — как ветер в листьях.
— И ещё, — добавила Татьяна, — если кто-то из ваших мужчин снова захочет «подарить знак уважения» на мою руку — пусть сначала спросит у Совета. И у меня. В таком порядке.
На последних словах из глубины зала кто-то невольно хохотнул. Элиан не улыбнулся, но серебро в его