Смех, слёзы, перебитые реплики — всё это делало их снова людьми.
* * *
А вечером, когда женщины разбрелись по залу и в воздухе запахло тёплым хлебом, принесённым из кухни-дома, Татьяна осталась у обзорного окна. Она смотрела на океан и думала: «Я нервничаю. Но не покажу. Я буду держать себя в руках, и они — все — будут держаться за меня. Я не позволю им увидеть слабость. Ни мужчинам, ни женщинам».
И где-то позади раздался голос белого:
— Ты держишься так, будто всегда жила здесь.
Она обернулась.
— А может, я просто устала жить в пустоте, — ответила она.
И он впервые улыбнулся.
* * *
Они разместились в доме, который напоминал одновременно и жилище, и храм. Стены дышали мягким светом, переливались полупрозрачными волокнами, а воздух внутри всегда оставался свежим, будто в горах после дождя. Потолки высокие, выгнутые, но не давящие — скорее купольные, словно их приютила огромная раковина.
Татьяна впервые осталась наедине с ощущением, что здесь всё сделано не для показа, а для жизни. Полы из гладкого материала, напоминающего полированный камень, были тёплыми, словно под ними текла река с горячими источниками. Стены откликались на прикосновения: если коснуться, они мягко меняли оттенок, подстраиваясь под настроение хозяина.
Из глубины дома доносилось журчание воды. Там находился зал отдыха с прозрачным бассейном, в который стекал каскад, имитирующий водопад. Вода светилась мягкими искрами, будто в неё добавили частицы лунного света. Женщины, всё ещё настороженные, тихо переговаривались, не решаясь приблизиться.
— Это похоже на сказку, — прошептала Алла, но голос её дрожал. — Только я не знаю, хорошая ли она.
— Сказки всегда страшные вначале, — ответила Татьяна. — Главное — не забывать, кто мы.
* * *
В каждой из женщин жила своя реакция. Нина не отпускала накидку, всё ещё ёжилась, вздрагивая от каждого громкого звука. Лина, наоборот, словно ожила: помогала другим, уговаривала сесть, попить воды. Олеся крепко сжала руки на коленях, но взгляд её блуждал по дому, словно она искала зацепки — доказательства, что это не сон.
— А если они завтра скажут: «Вы — снова товар»? — неожиданно спросила Яна, и смех её прозвучал слишком резко. — А мы тут расслабимся?
— Тогда я первая напомню им, что мы не товар, — отрезала Татьяна.
И это сработало. Женщины переглянулись, и страх отступил хотя бы на шаг.
* * *
Мужчины вернулись позже. Белый вошёл первым, как тень, почти бесшумно. Он шёл легко, но в его взгляде была сосредоточенность, будто он всё время слушал невидимые голоса. Его движения были точны, даже в мелочах — он поднёс к столу блюда, и посуда встала идеально симметрично, словно сама знала, куда лечь.
Золотой, напротив, вошёл шумно: его шаги отзывались в полу, его плечи заполняли дверной проём. Он нес на руках ящики с вещами для женщин и поставил их, как будто это были не грузы, а перышки. Его энергия наполняла пространство — рядом с ним хотелось выпрямляться.
Тёмный пришёл последним. Его волосы падали на плечи, глаза горели. Он скользнул взглядом по женщинам, задержавшись на Татьяне, и угол его губ едва заметно дёрнулся. В его взгляде была смесь раздражения и вызова.
— Здесь вы будете спать, — сказал он резко. — Дом откликнется. Если захотите теплее — стены согреют. Если тише — он приглушит звуки.
— Дом? — переспросила Алла.
— Он живой, — спокойно добавил Белый. — Он связан с нами. Но теперь будет слушать и вас.
Татьяна подошла ближе к стене и провела ладонью. Ткань дома откликнулась, вспыхнула мягким золотым оттенком. Она ощутила тепло, как будто кто-то коснулся её руки с другой стороны.
— Значит, и стены умеют слушать, — усмехнулась она. — Хорошо. Будем дружить.
* * *
Женщины начали расходиться по комнатам, но стоило им уйти, как мужчины снова сосредоточили внимание на Татьяне.
Белый говорил первым, негромко:
— Ты держишь их вместе. Если бы не ты, они бы сломались.
Золотой кивнул, но его взгляд был суров:
— Но ты и привлекаешь слишком много внимания. Здесь — не только мы. Другие мужчины будут смотреть на тебя. Это вызовет… проблемы.
— Проблемы? — Татьяна вскинула бровь. — Потому что я дышу, разговариваю и не прячусь под лавкой?
Тёмный шагнул ближе, и воздух будто заискрился. Его голос был низким, напряжённым:
— Потому что ты Альфа. Ты сама это знаешь. Мужчины будут тянуться к тебе, как мотыльки к огню. И нам это не нравится.
— Вам не нравится, что я живая? — спросила она и усмехнулась. — Какая жалость.
И замолчала. Потому что в груди дрогнуло — не страх, не злость. Искра. Она почувствовала на себе три разных взгляда: холодный анализ Белого, уверенную силу Золотого и жгучую ревность Тёмного.
* * *
Позже, когда женщины уже обживались в своих комнатах, Татьяна вышла на террасу. Океан шумел под скалой, ветер гулял под куполом, разнося запахи трав и соли. Она вдохнула полной грудью и впервые позволила себе расслабить плечи.
— У тебя дрожат руки, — сказал Белый, появившись рядом так тихо, что она вздрогнула.
— Значит, я всё-таки живая, — ответила она.
— Ты сильная, — заметил он. — Но сила — это не камень. Сила умеет и гнуться.
Татьяна посмотрела в его глаза, серебристые и слишком внимательные. На секунду ей захотелось опереться. Но она только выпрямилась и произнесла:
— Я держу себя ради них. Ради женщин. Не ради вас.
И пошла обратно в дом.
* * *
Внутри стоял золотой. Он стоял так, что его фигура заслоняла половину зала.
— Ты ведёшь себя, как воин, — сказал он. — Но ты не одна. Здесь три мужчины, которые уже положили за тебя жизнь. Не забывай этого.
Она ответила спокойно, но в голосе дрогнула усмешка:
— А вы не забывайте, что я прожила жизнь без вас. И пока справлялась.
Золотой не улыбнулся, но в его глазах мелькнуло уважение.
* * *
А тёмный ждал её в коридоре. Его взгляд был горячим, слова — резкими:
— Ты играешь с огнём, женщина. Мы держим их ради тебя. Но если другие потянутся — я сожгу этот зал, лишь бы их отогнать.
Она шагнула ближе, настолько, что ощутила его дыхание.
— Не сожжёшь, — прошептала она.