— Не понимаю я вас, — сказал врач, — люди вы или изверги? Своего же товарища обрекать на такие мучения. Его же срочно нужно в операционную, неужели не ясно?
— Не переживайте, доктор, — ответил Мулат. — Вы только представьте себе, скольким миллионам людей в этом мире еще хуже — подыхают в корчах от голода и болезней, а вы — «в операционную».
Доктор, седенький, с большими печальными глазами, только покачал головой.
— Мальчишки, — сказал он, — нахватались чужих слов, играете человеческими жизнями… Не клевал вас, видно, самих жареный петух… эх…
— Хватит причитать, — сказал Мулат. — Мы не бабы, и каждый из нас рискует жизнью, неизвестно, что с нами будет через пару часов. Вам этого никогда не понять. Так что идите-ка лучше на свое место. Будет нужно, мы снова позовем вас.
Доктор все качал головой.
— Ему эти уколы как мертвому припарки. Его нужно срочно госпитализировать…
— Слышали уже, — оборвал Мулат. — Вы лучше скажите, пить ему можно давать?
— Ни в коем случае. Смачивайте губы ваткой, рот и гортань можно полоскать, но только не пить.
— Понятно, — кивнул Мулат и ушел в приемную. Щербатый повел врача в зал, к остальным заложникам.
Философу здорово полегчало, растворились и ушли куда-то боли — эх, всегда бы так. Но долго так не будет, он это знал, даже если бы удалось извлечь пулю и залечить рану, — его уже ничто не спасет. С последней стадией рака желудка не выживают. Потому-то он и согласился участвовать в этой дурацкой авантюре: все равно конец, так или этак. А здесь его могли убить. Или, если бы все закончилось благополучно, можно было застрелиться самому. И надо же такому случиться — получить пулю в живот. К одной боли добавить вторую — вот уж кому не повезет…
Единственный человек, кого он хорошо знал в группе, был Щербатый. Странный парень, мозги у него, видно, всегда были немного набекрень. Вечно, сколько он его знал, откалывал на потеху всему университету какие-нибудь клоунские номера. За одну из своих выходок угодил под суд, после чего, по-видимому, окончательно свихнулся, но теперь уже на почве теории «городской войны». Верил, что им удастся когда-нибудь расшатать гнилые подпорки, на которых держится «это государство», расшевелить «спящие массы» и свалить «капитализм».
Наступило время, когда однажды вечером Щербатый явился к Философу и попросил разрешения пожить у него. Философ снимал однокомнатную квартиру недалеко от центра, в старом доме — имея папу, доходы которого приближаются к семизначному числу, можно себе и такое позволить. Равно как и переходить с факультета на факультет — в то время он забросил философский и учился на историческом. Щербатого искала полиция, ему нужно было где-то отсидеться, пока дружки не обеспечат его новыми документами. Днем Философ уходил на занятия, а вечером, поужинав вдвоем, они отводили душу в спорах.
— Ты посмотри, — убеждал своего друга Философ, — что натворили твои предшественники, которых вы хотите освободить из тюрьмы. Несколько убийств, ограблений банков, взрывов. А что все это дало? Вы боретесь с гидрой: отсекаете ей голову, а на ее месте вырастают две. Вы дали повод властям раздуть полицейский аппарат, понастроить новых тюрем, а какая кампания по дискредитации левых поднята в стране… На них клевещут, объявляют духовными пособниками терроризма. Ей-богу, на месте нашего лидера оппозиции я бы вам памятник отлил из чистого золота. Лучшего повода для закручивания гаек не придумаешь.
— Твоя беда в том, — возражал ему Щербатый, — что ты не видишь дальше своего носа. Именно этого мы и добиваемся. Чем хуже — тем лучше. Эти правые сами себе роют могилу. Они толкают страну к фашистской диктатуре, и в один прекрасный день вспыхнет возмущение, и их всех попросту сметут, как мусор.
Но самые ожесточенные споры вызывал вопрос о будущем. «Хорошо, — горячился Философ, — допустим на минуту, что вам удастся свернуть шеи толстомясым, уничтожить их репрессивный аппарат — что будет потом?» — «Как — что будет потом? — удивлялся Щербатый. — Общество свободных индивидуумов, без репрессий, без эксплуатации». — «Для этого свободного общества, — возражал ему Философ, — нужны люди с другой психологией. А другую психологию не вколотишь в голову рукояткой пистолета — тут время и терпение нужны. С нынешним человеческим материалом вы ничего не сделаете, потянут они вас назад, к привычным отношениям «мое — твое». — «Не позволим, — весело говорил Щербатый, — это уж дудки». — «Ага, значит, опять репрессии? — наседал Философ. — Те самые, борясь против которых, вы сейчас проливаете кровь?» — «Если понадобится, да, — отвечал Щербатый, — для их же, дураков, пользы». — «Ну да, — язвил Философ, — в рай по принуждению? По принципу: или ты будешь моим братом, или я проломлю тебе череп?» — «Для блага народа оправданны любые средства», — отрезал Щербатый. «Этак вам придется засадить за решетку полстраны», — хмыкал Философ. «Если понадобится, пойдем и на это, — следовал ответ, — но эту проклятую систему выкорчуем с корнем». — «Ничего себе свободное общество», — качал головой Философ. «Перевоспитаем», — твердо говорил Щербатый. — «Миллионы людей?» — «Да хоть десятки миллионов». — «Но это же будет не страна, а концлагерь». — «Ради конечной цели…»
Надо попросить его, думал Философ, плавая в полусонном жарком бреду, дать мне пистолет. Последнюю мою просьбу он просто обязан выполнить. Мать жалко, вспыхивали и гасли в мозгу другие мысли. Отец — он ничего, он человек деловой, у него своя жизнь, а вот мать… Но другого-то выхода все равно нет.
В приемной посла, у включенных мониторов наружного наблюдения, четверо террористов обсуждали создавшееся положение. Мнение о звонке из министерства иностранных дел было единое: трюк с целью протянуть время. Вопрос: зачем? Дождаться темноты и попытаться захватить их врасплох? Или эти типы в правительстве не могут решить, как поступить: принять ультиматум или нет? А может, и то и другое. В любом случае проволочка во времени на пользу правительству, а не им.
Надо думать, что делать. Посла позвать к телефону не проблема, а как быть с ультиматумом? Пожалуй, что время его действия придется продлить. Длинный возражал: добившись одной уступки, правительство, чего доброго, решит, что можно добиться и других. Остальные не поддержали его. В конце концов был принят план: отсрочить исполнение очередного смертного приговора ровно до полуночи. Если к этому времени заключенные из тюрьмы не будут доставлены в аэропорт (их перевозка, прибытие, посадка и отлет должны транслироваться по телевидению), то расстрелять сразу двух, а то и трех заложников. К этому добавлялось новое условие: заключенных должен сопровождать в полете кто-нибудь из правительственного кабинета. Прибытие в пункт назначения в обязательном порядке транслировать по радио, причем бывшим заключенным должна быть дана возможность лично подтвердить