Офицер рассмеялся.
— Сейчас, — сказал он, — держите карман шире. — И оборвал смех. — Вы уже много лет имеете дело с полицией, механику нашу должны знать — дело такой важности, как захват посольства иностранного государства, давно уже передано в другие руки. И чем канючить у меня здесь, лучше бы ваш босс позвонил министру, если он такой всесильный.
— Послушайте, — настаивал шеф-репортер «самой-самой», — но одну любезность вы все же можете нам оказать: сколько террористов захватило посольство? Пять? Семь? Восемь? — И он достал чек.
— Тотальный запрет на выдачу информации, вы что, не понимаете этого?
— А мне и не нужна официальная информация. Сгодится и неофициальная, строго доверительная, между нами, без ссылок, а? Восемь?
— Семь, черт бы вас подрал, должно быть семь, по нашим данным, и одна из них — женщина. Довольны? Но только попробуйте сослаться на меня — я вас живо притяну в суд за злонамеренную ложь.
— Вас понял. — Репортеришка аккуратно придвинул заполненный чек. — Последний вопрос: правильно ли будет сказать, что захват посольства — дело рук левых экстремистов, что эта акция — часть международного заговора? Скажем так: как предположение, как рабочая гипотеза, а?
— Исключать этого нельзя, как нельзя исключать и другого: с таким же успехом это могут быть и экстремисты из страны, интересы которой представляет захваченное ими посольство.
— Значит, так и напишем: левые экстремисты или подрывные элементы левацкого толка. И еще одно: справедливо ли будет предположить, что преступники, судя по всему, вооружены русскими автоматами?
Офицер усмехнулся:
— Валяйте предполагайте. С моей стороны — во всяком случае, по этому поводу — опровержений не последует.
На три часа дня назначено заседание Большого кризисного штаба: соберутся правительственный кабинет, руководство парламентских фракций, оппозиция. В зале для пресс-конференций журналисты наседали на представителя правительства по связи с прессой. Но ничего интересного из него, как и следовало ожидать, выжать не удалось. Да, премьер дважды совещался с министром внутренних дел, Есть ли уже какой-то план спасения заложников? Да, такой план имеется, и об этом пойдет речь на заседании кризисного штаба. Не исключает ли правительство возможности пойти на уступки террористам? Никаких подробностей он сообщить не уполномочен, преждевременное разглашение информации могло бы только повредить делу. Связывался ли премьер по телефону с правительством страны, чье посольство захвачено террористами? Да, премьер подробно информировал правительство дружественной страны о сложившейся ситуации. Обсуждались ли конкретные меры по спасению персонала посольства? Содержание беседы не может быть предано гласности по тем же соображениям. Намерен ли премьер вступить в личный контакт с террористами? Об этом представителю правительства ничего не известно. Правда ли, что операция по захвату посольства готовилась и планировалась при участии разведывательных служб с Востока? Правительство не располагает никакими достоверными данными на этот счет. Не исключает ли представитель правительства в принципе такого рода участия? В задачу представителя правительства не входит публично обсуждать спекулятивные предположения. Может ли представитель правительства на основе имеющейся информации категорически опровергнуть причастность иностранных держав к захвату посольства? Ни опровергать, ни подтверждать такого рода версии представитель правительства в данный момент не находит возможным. Может ли представитель правительства прокомментировать нападки лидера оппозиции, возложившего вину за происшедшее на премьера и его кабинет, которые своими нерешительными действиями способствовали разгулу левого террора в стране? Представитель правительства считает, что подобного рода утверждения не имеют под собой ни малейшей основы. В настоящее время, перед лицом серьезной кризисной ситуации, главная задача — совместно искать выход, а не пытаться использовать возникшие трудности для дискредитации соперников в глазах избирателей, для сколачивания политического капитала. Такая политика не только наносит ущерб национальным интересам, в конечном итоге она может обернуться против самих же инициаторов.
— …Я считаю, что подобное нетерпимое положение стало возможным в результате попустительства правящих коалиционных партий политическому экстремизму (телекамера показывает крупным планом мясистое лицо лидера оппозиции с капельками пота на лбу). Все мы являемся свидетелями эскалации уличного террора, когда сторонники так называемого движения за мир устраивают погромы и бесчинства. Мы видим, как левые агитаторы безнаказанно растлевают подрастающее поколение в наших школах и университетах. Терпимость к этим врагам конституции возводится чуть ли не в добродетель со стороны лиц, наделенных исполнительной властью. И напротив, любое противодействие со стороны истинных демократов, глубоко озабоченных опасными тенденциями в нашем обществе, клеймится как проявление правого консерватизма, реакционности. Закон молчит, стражи закона бездействуют.
Что ж, сегодня мы воочию видим всходы, которые дал посев идей насилия в нашей стране. Террористы объявили войну свободному демократическому строю. Взрывы бомб, убийства, угоны самолетов, ограбления банков были, как теперь мы все видим, лишь прелюдией. В нескольких сотнях метров от правительственных зданий захвачено дипломатическое представительство. Это сделали те, кого нынешняя коалиция практически брала под защиту, изображая их наивными мечтателями, — не потому ли, что левацкие элементы давно уже свили гнездо внутри самой социал-либеральной коалиции? И я спрашиваю: что еще должны сделать эти «мечтатели», эти «заблудшие дети» общества благосостояния, чтобы закон и порядок наконец вновь восторжествовали в нашей стране?
— Еще один вопрос, господин лидер оппозиции (телекамера переместилась на ведущего интервью). Через четверть часа должно начаться заседание Большого кризисного штаба. Считаете ли вы по-прежнему, что правящие партии должны в одиночку расхлебывать ту кашу, которую они заварили, — извините, но я цитирую ваше же недавнее высказывание, — или перед лицом событий, от исхода которых в конечном итоге зависит престиж нашего государства, вы отложите на время в сторону межпартийные распри и примете участие в поисках выхода? (Телекамера вновь застывает на фигуре лидера оппозиции.)
— Я не раз говорил, — начинает тот, — что оппозиция — не пожарная команда, которую зовут тогда, когда запылает дом. В демократическом обществе оппозиция является той силой, которая, занимая критическую дистанцию, помогает проводить политику, служащую интересам общества. К нам не прислушивались, когда мы предлагали решительные меры по пресечению левого террора. Фактически нас отстранили. Сегодня нас зовут — помочь спасти то, что еще можно спасти. И мы считаем нашим долгом, долгом демократов, не становиться в оппозицию именно сейчас. Одновременно мы ясно и недвусмысленно показываем и будем показывать гражданам те упущения социалистов и либералов, благодаря которым государство находится на грани капитуляции перед левым террором.
— Вы хотите сказать, что наше общество было бы лучше застраховано от подобных преступлений, если бы нынешний политический курс определяла оппозиция?
— Без сомнения. Оппозиция имеет четкую концепцию действий для наведения порядка. Мы хотим сделать все для того, чтобы любой гражданин мог выйти на улицу, не подвергая себя риску стать жертвой очередного акта насилия. Чтобы любая домохозяйка могла ходить в универмаг,