Манчини ритмично выплевывал слова. Без запинки. Словно перебрал все варианты и остановился на лучшем.
Итак, вылет в девять тридцать. Такси вызывать не будем, спустишься и сразу на площадку, там всегда полно свободных машин. Пройдешь двором, там ни души. Случайная встреча с кем бы то ни было исключается. Добираешься до аэропорта. Время в полете пятьдесят пять минут, считай, час. В аэропорту посадки такси — всегда. До отеля Си-Кейп доберешься за пятнадцать минут. Итого, без четверти одиннадцать ты на пляже. Чуть не забыл. Переоденешься в самолете. Костюм? В дорожную сумку, напялишь все белое.
К одиннадцати Салли прогреется уже до одури. Считай, без десяти ты у ее шезлонга. Пять минут охи! ахи! Неужели это ты? Ну и ну! И все такое. Смотря, чтобы особенно никто не обращал на вас внимания. Разговаривай так, будто смущаешься, пусть со стороны думают, что неумело пристаешь или спрашиваешь, где сауна или бар? В общем, смотрись случайным человеком. Особенно не тяни. До десяти минут двенадцатого надо закруглиться.
Не вздумай второпях выбросить шприц, только в сумку. От четверти двенадцатого до двенадцати (видишь, даю тебе сорок пять минут, с запасом, хотя и половины хватило бы с лихвой) ты должен добраться до аэропорта. Обратный рейс в двенадцать пятнадцать. Считай, в четверть второго ты дома. Не забудь переодеть костюм в самолете; дело обычное — никто не обратит внимания. Около двух в своем кабинете. Оба взмокшие в пять минут третьего вываливаемся. Пока ты займешься делом, я посижу здесь один, погоняю магнитофонные записи нашей ругани. Пожалуй, все.
Днем Манчини и Бакстер поехали на озеро близ города, посмотреть на пляж.
Солнце жарило вовсю.
Бакстер ходил по пляжу, никто не обращал на него ни малейшего внимания. Манчини уселся в стороне. Через пять минут к нему подошел Бакстер, поговорили минут десять, Билли щелкнул зажигалкой.
Визжали дети. За лесом гудел вертолет.
Бакстер отошел от Манчини, спрятался в тени пивной, вскоре к нему присоединился Билли. Выпили по банке, перекурили, вернулись к месту, где минут двадцать назад разговаривали.
Билли обратился к немолодой женщине со складками жира на щеках: «Вы не видели, здесь говорили двое, средних лет, с полчаса назад?» Женщина поджала губы, отвечать не пожелала.
Сухой старичок уверенно заявил, что сидит здесь с самого утра, никаких мужчин не было, никто ни у кого не просил прикурить.
Молоденькая шатенка, по виду официантка, игриво стрельнула глазами (не прочь свести знакомство с серьезными мужчинами), покачала головой: нет, никого не видела. В этом же роде отвечали другие.
Только мальчик лет пяти внимательно посмотрел на Манчини и сказал: «Ты же дал пликулить этому жилному…» Мать шлепнула его по заду, и малыш обиженно умолк.
Отошли в сторону. Манчини ткнул Бакстера в бок. Понял? Я же говорил. Пляж. Жара. Все спят на ходу и ничего не замечают. Бакстер окончательно успокоился.
Вечером Хаймен уложил дорожную сумку, сверху бросил белые брюки и такую же рубашку, в широкий накладной внутренний карман сунул коробку со шприцами. Он несколько раз пробовал достать шприц, не вынимая коробку. Наконец получилось. Еще несколько проб, и мог бы делать это с закрытыми глазами.
По совету Манчини принял снотворное, вернее, успокаивающее. Спал неплохо. Встал легко, хотя с чуть тяжелой головой. Под прохладным душем пришел в себя. Примерил серый костюм. Худит. Бакстер подумал, что зря не носил его, надо же дождаться такого случая. Такого случая! Какого такого? (Он бы с удовольствием поговорил сам с собой сейчас, как любил всегда, — времени не оставалось.) В собственную приемную вошел хмурым и без обычных шуток, зло бросил секретарше:
— Мистер Манчини не приходил? — Застыл на пороге кабинета. — Как появится, ко мне! И никого не пускать.
Он задержался у телетайпа, потянул ленту на себя, пробежал несколько строк.
Секретарша умоляюще смотрела на него: сверхсрочное, сэр, Бакстер смягчился, повернулся, устало заметил, что у них с Манчини чрезвычайно сложное дело — пока не решат, он ни за что не возьмется.
Через минуту приемную стремительно пересек Манчини с чемоданчиком в руке. Сама озабоченность. Плотно притворил за собой дверь, повернул ключ. Тут же извлек магнитофон, поставил регулятор громкости так, что звук едва слышался. Бакстер уловил ругань, он кричал: «Бычье дерьмо! Это не вариант. Прогорим вчистую». Потом вступал Манчини, его визгливый тенорок так и сыпал колкостями. Все знали, что Бакстер с Манчини иногда ругаются до умопомрачения.
Манчини щелкнул выключателем. Посмотрел на часы. Пора. Махнул рукой. Давай!
Бакстер тяжело подошел к запасной двери, плечом легко распахнул ее.
Дальше он как будто наблюдал за собой со стороны. Вот пересек двор, взял такси, аэропорт, поднялся по крутому трапу, пробрался на свое место. Взревели двигатели. Самолет круто пошел вверх. Бакстер выпил ледяной воды, пробежал газету, отправился переодеваться. Вернулся. Выпил еще пару стаканов, вздремнул. Самолет уже заходил на посадку.
На площадке перед аэропортом парило невыносимо. Поймал машину, отрывисто бросил: «Си-Кейп».
Пляж поразил его. Сотни людей, может, и тысячи. Попробуй найди! Где она, Салли? Начинается. Простая вещь, а Билли не подумал. Ищи теперь. Может, дрыхнет в номере после загула? Или уехала куда-нибудь?
Бакстер ощутил противную дрожь. Сейчас он будет час откапывать ее, и все полетит к чертям. Хаймен задержался на бетонированной площадке, утыканной металлическими палками для тентов.
Дышалось легко. Морская вода пахла горьковато и приятно. Бакстер начал процеживать отдыхающих от кромки пляжа. Взгляд медленно скользил по телам. Боже, да тут можно полжизни отыскивать! Не успел подумать, как увидел на одном из шезлонгов полотенце Салли, необычайно яркое, с таким рисунком, что не перепутаешь.
Она!
Бакстер расстегнул несколько пуговиц на рубашке, по груди стекал пот. Посмотрел на часы. Страхи длились всего три минуты, а он-то подумал…
Хаймен сделал шаг, замер. Хорошо: рядом с шезлонгом Салли никого. Никого ближе пяти-шести ярдов. Он решительно направился по мощенной битым гранитом дорожке.
Шумело море людей. Хлопали пакеты, скрежетали банки, позвякивали игрушки, цепочки, кричали горящие табло, самые невообразимые звуки перемешивались, прокалились яркими лучами, и мешанина шума и жара обрушивалась на человека.
Никто ничего не замечал.
Манчини оказался прав.
Бакстер подошел к шезлонгу Салли. Она сидела, вытянув стройные ноги; на лице — широкополая панама; волосы забраны в пучок, по шее сбегала ложбинка шелушащейся кожи.
Бакстер дотронулся до руки Салли. Она вздрогнула, не снимая панамы, лениво