Бакстер обошел комнаты, собрал фотографии Салли, потом вытащил альбом, сложил все в дорожную сумку, протянул Манчини: «Отвези пока к себе, не могу видеть ее здесь, сейчас. Понятно?»
Манчини молчал. Бакстер говорил без умолку. Друзья поменялись ролями.
— Может, ее до утра не хватятся?
— Может, — Манчини застегнул пиджак.
Бакстер улегся на диван, завернулся в плед. Билли двинулся к двери, вернулся, взял сумку с фотографиями Салли, подмигнул:
— Одну на память оставить?
Бакстер, как перепуганный ребенок, бешено замотал головой:
— Нет! Нет!
— Как хочешь. — Манчини похлопал себя по карманам. — Забудь обо всем. Ничего не было. Запомни. Ни-че-го.
Утром в рабочем кабинете Бакстер с нетерпением ждал Манчини. Билли влетел пулей. Победно заревел, швырнул на стол газету. Читай!
Бакстер не понял что и где. Манчини нетерпеливо склонился над другом, ткнул пальцем, закружил по комнате.
Бакстер зажмурился, внутри что-то дрогнуло. Сбылось! Он богат! И теперь в этом нет ни малейших сомнений. Его благополучие гарантировал газетный текст следующего содержания: «Вчера вечером на пляже отеля Си-Кейп найден труп женщины. Его обнаружил сторож-смотритель пляжа Леонард Во в одном из шезлонгов. Документы и личные вещи не обнаружены. Особых примет нет. Возраст около тридцати. Естественной или насильственной смертью умерла пострадавшая — не установлено. Полиция ведет следствие…»
Бакстера переполняли волнение и вопросы, вопросы… Он бросал взгляд то на Манчини, то на газету. Снова и снова перечитывал текст, вгрызался в строки. Почему нет документов? Они наверху в номере. Все проще простого. Еще не установили, кто есть кто. Не опознали. Бакстер успокоился. Снова защемило сомнение. Почему не установлено, что смерть наступила в результате сердечной недостаточности? Билли же уверял…
Бакстер с тревогой взглянул на друга:
— Что означают слова: «Естественной или насильственной смертью умерла пострадавшая — не установлено»? Они подозревают? Что?! Почему?
Манчини щелкал пальцами, тянул время; ему нравилось смятение друга, наконец не выдержал:
— Что означает! Что означает! Означает, что Хаймен Бакстер — трус и паникер. Прошли считанные часы. Это же утренний выпуск! Эксперты еще не занялись Салли как следует. Думаю, в вечернем выпуске разъяснят как и что. А может… и ничего не сообщат. Станут они писать о каждом сердечнике — куда ж девать рекламу?
Хай, все лучше лучшего. Дело выгорело! Теперь я тебе честно скажу — боялся! Мало ли что. Ты потряс меня хладнокровием. Думаешь, я бы на твоем месте не дергался? Ха-ха! Если хочешь знать, я бы не потянул. Вообще. Одно дело — трепаться, другое — делать. Ты верно вчера сказал. Расслабься. Все позади. Можешь сейчас же звонить ее адвокату.
Бакстер с сомнением поднял брови.
— Чего тянуть? — Манчини пристукнул кулаком по столу. — Я сам не верил, пока не прочел. Думаешь, как же я поощрял тебя, не надеясь на успех? Сознательно! Давно заметил: главное — гони сомнения в шею, и все получится.
Бакстер нервно рассмеялся. Он все еще не мог прийти в себя, еще не уступил место новому — самоуверенному, богатому человеку, который провернул чертовски непростое дело. Сейчас в Бакстере жило сразу двое. Их борьба отчетливо запечатлелась на толстощеком лице с хитрыми глазами и детски пухлыми губами.
Бакстера одолевали десятки мыслей. Когда хоронить? Где? Что сообщить ее родственникам? Какая необходима церемония? Какие распоряжения по поводу своих денег оставила Салли? Вообще-то он знал: все отойдет ему, но конкретных пунктов завещания предугадать не мог.
Бакстер даже думал о том, как избавиться от вещей Салли. Выбросить? Продать? Нельзя! Есть в продаже какая-то невероятная скаредность и оскорбление памяти покойной. Хаймен давно решил играть роль безутешного мужа и даже порадовался, что роль эта дается ему совсем не трудно; он действительно поймал себя на том, что думает о Салли с изрядным теплом, и, если когда-нибудь они встретятся там, далеко, где рано или поздно все встречаются, он признается, что ничего против нее лично не имел, просто в жизни все так устроено — или ты, или тебя. И не он в этом виноват.
Еще Бакстер прикидывал, что его деньги плюс деньги Салли заставят его о многом задуматься. Жизнь его не станет проще. Напротив. Но… появятся новые возможности, и подумать о которых раньше он не смел. И еще Бакстер поймал себя на желании щедро поделиться своей удачей. Вот только с кем? С родителями? Нет, ничего такого, что стоило бы благодарности, они для него не сделали. С друзьями? В сущности, их нет, не считая Билли, но и тот скорее деловой партнер, и вознаграждение ему Хаймен уже предусмотрел. С женщиной? Такой пока не нашлось, она, конечно, появится, и Бакстер начнет ломать голову, кто ей приглянулся — Хаймен Бакстер, одутловатый тип с брюшком и вьющимися волосами? Или его деньги? Придется учиться. Чему? Как прикидываться человеком со стесненными средствами, иначе никогда не узнать подлинных чувств женщины к тебе. Неприятно же убедиться впоследствии, что полюбили не тебя, а твой банковский счет.
День прошел суматошно. Вызывал глава фирмы, сказал: не за горами расширение. Манчини кивал, улыбался и делал все, чтобы понравиться.
Бакстер же вел себя неожиданно независимо, неожиданно даже для самого себя. Никакой наглости, разумеется. Но… какая-то спокойная уверенность, которой раньше не было. Хаймен чаще, чем обычно, встречался глазами с президентом и позволял себе мысленно усмехаться над некоторыми словами патрона, зная, что в его взгляде — обычно покорном взгляде Хаймена Бакстера — проглядывает явная насмешка.
В отношениях троих возник новый, неизвестный фактор, о котором никто не говорил вслух, но наличие которого не вызывало сомнений.
Бакстеру понравилось это чувство. Он оставался все тем же человеком, но теперь чьи-то мнения о нем разбивались о деньги, которые оставила ему Салли. Бакстер думал: такой я или сякой; говорю глупости или сыплю отборным зерном мудрости — не имеет значения, потому что моя жизнь не зависит от чьих-то мнений. Я могу работать для удовольствия, могу в любой день укатить куда глаза глядят, встречаться с незнакомцами на любых широтах, болтать в тихих, уютных барах, что разбросаны по всему миру, выслушивать рассказы о бедах, которые случаются с разными людьми, и поражаться, что беды всюду такие разные и такие одинаковые, вежливо улыбаться и уходить, чтобы никогда больше не встретить тех, с кем случилась беда. Я могу распоряжаться собой так, как того хочу только я.
Впервые Бакстер закурил, не спрашивая разрешения, зная, что президент не выносит табачного дыма, во никогда не скажет об этом.
Что-то изменилось. Президент скомкал конец беседы, он не мог понять почему, но отчетливо чувствовал, что с сегодняшнего дня Бакстер стал вровень с ним, и ничего тут