«Только насчёт топлива лопухнулись. Забыли или не знали, что у нас морозы покруче, чем в их вшивой Германии или Франции», — пронеслась в голове мысль при виде отбивающих чечетку фрицев.
Мы с Хари незамеченными проскочили мимо них к первому блиндажу. Здесь жили те самые шишки из немецкого штаба. Три офицера, подобравшиеся как специально по ранжиру: оберст, то есть, полковник, оберст-лейтенант и майор. Им прислуживали двое рядовых из военнослужащих аэродрома. Видать, своих ординарцев гитлеровское офицерьё не захватило в полёт.
То ли от скуки, то ли от холода троица штабных и ещё двое старших офицеров люфтваффе решили распить бутылку коньяка. В процессе оного ударились в воспоминания о предыдущих кампаниях. Как брали Францию, как там им прекрасно жилось. Как даже в Польше в тридцать девятом было лучше, чем сейчас под Ленинградом. Кроме них в блиндаже находились оба ординарца. Один подливал в рюмки алкоголь, второй дремал, сидя на табуретке в самом тёмном углу, привалившись плечом к оструганным сосновым брёвнам стены блиндажа.
Хлоп! Хлоп! Хлоп!..
«Наганы» с глушителями выплюнули несколько пуль, которые разнесли черепа аэродромным служакам. В живых остались только трое высокопоставленных гостей. Правильно среагировал только оберст-лейтенант. Остальные штабисты восседали за столом как деревянные болванчики, глупо лупая глазами. Едва осознав, что собутыльник напротив раскинул мозгами по столу, он дёрнулся к кровати из досок, на вертикальной стойке которой висел ремень с кобурой. Как только он схватился за него, я в очередной раз спустил курок.
Хлоп!
Пуля ударила в запястье, прошла насквозь и выбила щепу из доски.
— А-а!.. — громко и коротко вскрикнул немец, а следом мешком с тряпьём повалился на пол без сознания.
— Шайзе, — медленно произнёс полковник, переведя взгляд с убитых лётчиков на своего бесчувственного коллегу, а после на меня и Хари.
— Стоять! — приказал я ему и майору. — Кто дёрнется без приказа, тот получит пулю в живот. Руки вверх!
Парочка оставшихся в живых немцев или была слишком пьяна, или никогда не бывала в стрессовых ситуациях. Таких, как случившаяся. Отсюда и такой ступор.
— Руки выше, свиньи! Вверх я сказал! — повысил я голос и выстрелил ещё раз прямо в стол между ними. Брызнули в разные стороны мелкие желтоватые щепки.
Только после такой демонстрации и дополнительного окрика фрицы задрали к потолку верхние конечности. Они так и сидели под прицелом «нагана» Хари, пока я быстро обыскивал блиндаж в поисках секретных документов. Слухи про два саквояжа и десять портфелей с секретными документами явно привирали. Намного. Здесь мы нашли внушительный портфель. У него были два широких ремня на клапане с металлическими язычками, входящими в увесистые замочки, запирающиеся на ключ. А также два толстостенных брезентовых и прорезиненных мешка с металлической застёжкой во всю горловину с навесным маленьким замочком и печатью на суровой серой нитке. На их боках чернели крупные печати в виде германских орлов. Похожие красуются почти на любой официальной армейской таре у немцев.
Перед обыском проверил бессознательного оберст-лейтенанта. Первый же взгляд дал понять с чего он так резко вырубился. Из лохмотьев запястья торчали обломки размозженной кости и хрящей. Боль, наверное, была адская. Потому и отключился в момент.
— Одевайтесь, — скомандовал я и покачал перед лицом оберста толстым набалдашником глушителя на револьвере. — Будете сопротивляться, и вас станет ждать такая же участь, — с этими словами я направил оружие на раненого, продолжающего пребывать без сознания, и выпустил в него все оставшиеся в барабане патроны. С каждой ударившей в тело пулей оба немца, продолжавшие сидеть с задранными вверх руками, вздрагивали, словно кусочки стали влетали в них.
Страшной демонстрации оказалось достаточно, чтобы весь хмель мигом ушёл из оккупантов. Дрожащими руками и путаясь в рукавах и сапогах немецкие офицеры принялись торопливо одеваться.
Ещё в свою первую разведку, то есть днём, я запомнил, где у немцев хранятся лыжи и прочий инвентарь для перемещений по снегу. Снегоступы, волокуши и санки с лямками. Мне не составило большого труда наведаться на этот склад и забрать две пары лыж с санками. Последние предназначались для перевозки документов. Лыжи получили пленные.
Уже перед самый нашим уходом, из разгромленного блиндажа, превратившегося в могилу, я уже привычно написан на немецком на стене куском угля из печи:
Здесь был Карацупа!
Дождавшись, когда бойцы одного из патрулей отойдут от блиндажа, мы с Хари погнали в темноту пленников. На аэродроме фрицы соблюдали светомаскировку, благодаря чему мы без проблем ускользнули от чужих глаз. Сдав пленников на руки товарищам, мы с латышом рванули обратно. Ко второму блиндажу. Здесь мы миндальничать не стали. Каждый из находящихся там получил свою честно заслуженную пулю, после чего мы забрали все документы и растворились в ночи.
Глава 18
С зенитчиками я предложил поступить по своему.
— Саш, я расставлю черепа на западной и северо-западной части леса. Там три позиции зениток и блиндажи с палатками пилотов и техников. Накроем сразу больше половины местной немчуры.
— Они же взбесятся! Или нет? — произнёс Серёга.
— Ещё как взбесятся. И пусть, — кивнул я.
— Шум поднимется раньше времени.
— Сейчас уже будет всё равно. Скоро наши бомберы подлетят и устроят большой бадабум, — со злой радостью ответил я приятелю.
— Андрей, ты сможешь поставить так, чтобы сразу гадов не накрыло? Пусть выбегают в зону воздействия, когда посыплются первые бомбы? — спросил Панкратов.
— Легко, — кивнул я.
Отпугивающие амулеты из волчих черепов уже надоело с собой таскать, а тут такой повод. С их помощью мы сильно облегчим себе работу. На всё про всё у меня ушло четверть часа. При активации я уменьшил радиус действия. Почти все палатки и два больших блиндажа с личным составом оказались в небольшом кармане, до поры безопасном. А вот расчётам трёх тридцатимиллиметровых «флаков» сильно не повезло. Так как они сразу попадали под амулеты, то бойцов