Почему Лиза его не убила? Я не знаю. Может, хотела иметь запасные варианты, чтоб род Романовых не прервался. А может, действительно не захотела брать грех на душу. Версия так себе, но тоже имеет право на существование. В общем, сие мне неведомо.
В общем, то-се, но Санкт-Петербург уже близко. Как говорится, прыг-скок, вот вам и возок.
РОССИЙСКАЯ ИМПЕРИЯ. САНКТ-ПЕТЕРБУРГ. 1 (12) февраля 1742 года
У вас есть деньги?
У меня нет.
Как-то забыли меня предупредить, что нищим нужно давать монеты. А у меня их нет вовсе. Я не Понтий Пилат на въезде в Иерусалим, но… Я гордо проскакал на рыжем мимо нищих, но это плохо. Неужели нельзя было сказать? Хорош Корф.
Ему, может, и все равно, лишь бы сдать мою тушку, но мне-то тут жить еще не одно десятилетие…
Мне вспомнят. Переврут сто раз, но вспомнят. И никакое «оскорбление величеств» тут не поможет.
Будут тут мчать паровозы, ходить по рекам пароходы, летать воздушные шары, но будут вспоминать, что будущий царь-батюшка не дал три копейки при въезде в столицу. Сто слоев еще добавят. Правды и смысла.
Плохо.
РОССИЙСКАЯ ИМПЕРИЯ. САНКТ-ПЕТЕРБУРГ. 1 (12) февраля 1742 года
Ближе к центру столицы встреча пошла веселее. Толпились толпы. Звучали звуки. Командовались команды.
Торжество торжественное.
Очень важный гость.
Внук Петра.
Петер.
Петр.
Я взмахом руки приветствовал встречающих. Они вторили мне приветствиями и прочими возгласами.
Кто я для них? Уверен, что они и сами не знают. Возможно, что будущий царь. А может, и нет. Времена неясные, а перевороты и смены монархов случались так часто, что обыватель, пожалуй, и не упомнит имена всех, кто носил или примерял корону.
Смутное время, начавшееся со времен смерти Ивана Грозного, в России так и не закончилось, и я в этой Смуте лишь эпизод. Да, у меня есть шанс. Или иллюзия оного.
Но удалось же Павлу хотя бы упорядочить эту чехарду на троне. Возможно, я смогу сделать это и раньше. По существу, чехарда прекратилась (почти) еще во времена Екатерины Великой. Временной период примерно тот же, что, если даст бог, предстоит и мне. Но уже без нее.
– Виват, славный город Петра!
Толпа вновь взрывается оживлением (переходящим в овацию – шутка).
Зря я это сказал. Зря. Прозвучало очень неоднозначно. Я ведь тоже тут Петр. Конечно, Елизавете донесут тут же.
Ладно, слово не воробей, будем вырубать топором. Почти шутка.
Пока мне топор и плаха не грозят, но язык нужно придержать, чтоб лишний раз не возникало у императрицы желания его слегка так укоротить. Елизавета будет (если ничего не случится) править еще двадцать лет.
И вот и Дворцовая площадь, и сам Зимний. На площади в каре построены войска. Лейб-гвардия и лейб-компанцы.
Со стороны Петропавловской крепости доносится выстрел пушки.
Полдень.
Мое королевское высочество владетельный герцог Шлезвиг-Голштинский прибыли в столицу Российской империи с дружественным визитом.
Пока именно так. Ура.
– Ура! – кричат войска на Дворцовой площади.
Сама Елизавета Петровна на балконе Зимнего приветственно машет мне рукой.
Ура.
Я приехал.
Даже ковровая дорожка. Все в лучших традициях.
Навстречу на коне выезжает командующий сим действом.
Воинское приветствие. Взаимное.
– Ваше королевское высочество! Полки российской императорской гвардии для торжественной встречи построены! Капитан-поручик лейб-компании генерал-фельдцейхмейстер принц Людвиг Вильгельм Гессен-Гомбургский!
Киваю.
– Приветствую, принц. Это честь для меня.
О нем я, кажется, читал в той шотландской газетке в Кёслине? «Гессен-Гомбургский»… значит, он Лине какой-то родственник… Gut! Große gut!
Думаю, как говорю, а говорили на немецком. Непорядок.
Разворачиваю огненного коня к войскам и кричу по-русски:
– Здорово, братцы!
Ответное бодро-радостное:
– ЗДРА-ВИЯ-ЖЕ-ЛА-ЕМ-ВА-ШЕ-КО-РО-ЛЕВС-КОЕ-ВЫ-СО-ЧЕСТ-ВО!!!
РОССИЙСКАЯ ИМПЕРИЯ. САНКТ-ПЕТЕРБУРГ. ЗИМНИЙ ДВОРЕЦ. 1 (12) февраля 1742 года
Императрица смотрела на происходящее с балкона дворца.
Петер приехал. Это хорошо и плохо.
Хорошо, потому что ее собственные позиции укрепляются. Плохо, потому что он явно не тот испуганный забитый мальчик, о котором она получала столько донесений. Молодой, красивый, статный, уверенный в себе. По такому барышни будут рыдать и вздыхать ночами.
Доклад командующего.
Петер разворачивает своего огненного коня и громогласно приветствует:
– Здорово, братцы!
Ответное бодро-радостное:
– ЗДРА-ВИЯ-ЖЕ-ЛА-ЕМ-ВА-ШЕ-КО-РО-ЛЕВС-КОЕ-ВЫ-СО-ЧЕСТ-ВО!!!
А вот это плохо. Конечно, ей доносили, что молодой герцог усиленно учил русский и шведский. Но слишком хорошо он говорит по-русски. Сказано мало слов, но уже ясно, что языком будущий наследник владеет вполне пристойно.
Еще хуже, что он может найти отклик в сердцах гвардии.
Вон как уверенно и красиво объезжает на своем золотом коне, приветствуя построенные полки.
Он им явно нравится.
Нельзя его подпускать к армии. Никак нельзя.
Меж тем, церемония на площади окончена, и Петер, спешившись, идет по ковровой дорожке к дворцу.
РОССИЙСКАЯ ИМПЕРИЯ. САНКТ-ПЕТЕРБУРГ. ЗИМНИЙ ДВОРЕЦ. 1 (12) февраля 1742 года
Шетарди стоял в числе прочих почетных гостей в Тронном зале в ожидании герцога Карла Петера Ульриха.
А вот и он.
Свита, все, как полагается. Торжественная встреча.
За герцогом несут подарки императрице.
Скользящий скучающий взгляд. И вдруг…
ТАКАЯ ЗНАКОМАЯ ШКАТУЛКА!!! ШКАТУЛКА ДЕ БРИЛЛИ!!!
Ах ты ж…
Шетарди чуть не выругался вслух…
РОССИЙСКАЯ ИМПЕРИЯ. САНКТ-ПЕТЕРБУРГ. ЗИМНИЙ ДВОРЕЦ. 1 (12) февраля 1742 года
– Ваше императорское величество, благодарю вас за приглашение посетить Россию. Это честь для меня.
Склоняю голову. Царица кивает в ответ.
– Герцог, рада вас приветствовать в России. Хорошо ли доехали? – говорит она на немецком.
Вновь моя голова склоняется в приветствии.
– О, благодарю вас, ваше императорское величество. Все благополучно. Россия – прекрасная и удивительная страна, – отвечаю ей на русском.
Дипломатический политес. Но я не мог не отметить, что императрица с удивлением слушает мою русскую речь.
Тетушка развела руки, мы, как принято, троекратно обнялись. Не перегибаю ли я палку?
Все может быть. Все может быть…
РОССИЙСКАЯ ИМПЕРИЯ. САНКТ-ПЕТЕРБУРГ. МАЛАЯ ГОСТИНАЯ. 1 (12) февраля 1742 года
Что ж, официальный приветственный обед позади. Мы посидели часик, что называется, «на камеру», в узком кругу, поговорили «о погоде». На «аглицкий манер» всего две перемены блюд. От принимающей стороны были Елисавета Петровна и известный молчун канцлер Правительствующего Сената Алексей Черкасский, так что допущенному со мной к высочайшему столу Берхгольцу и поговорить было не с кем. Зато разговор шел на русском. Выросший в России Фридрих Вильгельмович знал его хорошо и был представлен моим учителем. Чин его был выше, чем у фон Брюммера, к тому же тот с дури показал на днях фон Корфу оспины, за что и был оставлен пока в Ропше на карантине. К нашей радости и его неудовольствию. Ничего, пусть знает свое место. Крамера и