Я поставил на самый сильный огонь тяжёлую чугунную сковороду, с толстым дном, которая накапливает жар, а затем равномерно его отдаёт. Пока она как следует нагреется, нашёл на одной из полок немного топлёного жира, и когда сковорода раскалилась до предела, бросил на неё кусок топлёного жира.
Жир мгновенно растёкся и начал дымиться, заполняя кухню характерным запахом. Можно выкладывать медальоны на сковороду, главное оставляя между ними пространство для манёвра.
Тут же раздалось громкое, агрессивное шипение. Мясо зашкворчало, схватываясь румяной корочкой. Я не трогал его, позволяя реакции Майяра сделать свою работу. Та самая, что превращает обычный кусок мяса в нечто восхитительное, с хрустящей корочкой и сладковатым привкусом.
Через минуту я аккуратно поддел каждый медальон лопаткой и перевернул. Нижняя сторона была уже золотисто-коричневой, с мягкими аппетитными подпалинами.
Ещё минута, и мясо готово. Не пережарено, не пересушено. Розоватое внутри, но уже не сырое.
Снял медальоны со сковороды и переложил на чистую глиняную тарелку. Пусть «отдохнут» пару минут, пока соки равномерно распределятся по всему куску.
Теперь сборка.
Выложил блюдо на тарелку, согласно своей задумке и композиции, а теперь остался последний штрих.
На дне сковороды остались прижарившиеся частички, этакая квинтэссенция вкуса. Плеснул туда воды, соскрёб ложкой всё до последней капли, создавая густой мясной сок, и полил им готовые блюда. Соус заставил композицию заблестеть.
Из гостиной донеслись приглушённые голоса. О, а вот проснулись и Маркус с отцом. Что впрочем неудивительно, от таких ароматов мёртвый поднимется.
Я взял в руки все три тарелки, толкнул дверь плечом и вышел в гостиную.
* * *
Дверь отворилась, и в гостиную из кухни вошёл Ив. Он держал на расставленных пальцах и балансировал с тремя глиняными блюдами. Движение парня были настолько плавным и уверенным, словно он проделывал это тысячи раз.
Разговор за столом оборвался на полуслове.
Маркус застыл с открытым ртом. Флинт-старший медленно опустил кружку с водой, которую держал в руке.
Аромат достиг их раньше, чем тарелки коснулись стола. Сложный, многослойный, он обволакивал, дразнил, пробуждал голод с такой силой, будто они не ели неделю.
Ив поставил первое блюдо перед Флинтом-старшим, второе перед Маркусом, третье оставил себе. Потом спокойно сел напротив них и взял ложку.
— Решил приготовить завтрак из того, что нашёл на кухне, — произнёс он будничным тоном. — Надеюсь, вы не против?
Никто не двинулся.
Вместо ответа отец и сын смотрели на то, что лежало перед ними, и не могли поверить своим глазам.
Это была не та простая, сытная, но безликая еда, к которой они привыкли. Перед ними на тарелках возвышалось этакое чудо гастрономической архитектуры. В самом положительном смысле.
Пышная подушка каши, каждое зёрнышко которой блестело золотистым отливом. На ней горкой лежало овощное рагу, яркое, разноцветное, источающее пар с кисло-сладким ароматом и едва уловимой хвойной ноткой.
А венчали всё это медальоны зайчатины, румяные, с идеальной корочкой, расположенные по кругу, словно лепестки экзотического цветка или корона. Густой мясной соус стекал по ним янтарными ручейками, заставляя всю композицию мерцать в утреннем свете.
Маркус судорожно сглотнул.
— Это… из моих продуктов? — Флинт перевёл недоверчивый взгляд на Ива. — Из той каши и позавчерашнего туманного зайца?
— Из них.
Флинт-старший первым взял ложку. Его движения были осторожными, почти церемонными. Многолетний опыт научил его не доверять первому впечатлению. Красиво не значит вкусно. Особенно когда речь идёт о парне, которого вся деревня долгие годы считала дурачком.
Он зачерпнул понемногу: кусочек мяса, горку овощей, немного перловки. Поднёс ложку ко рту.
И замер.
Первым попробовал зайца. Мясо, которого в его руках всегда получалось суховатым и жилистым, сейчас буквально растаяло на языке. Сочное, невероятно нежное, с хрустящей корочкой, которая рассыпалась при первом же прикосновении зубов. Вкус был глубоким, насыщенным, с лёгким привкусом чего-то сладкого.
Флинт широко распахнул глаза.
Он привык смотреть на мясо лишь как на источник духовной энергии, ведь в их глубинке, что-то лучше было найти почти нереально, но этот вкус. Как?
Как такого вкуса можно было добиться от обычной туманной зайчатины?
Однако, прежде чем он успел всерьёз задаться этим вопросом, пришла вторая волна. Сладковатая морковь и репа, обжаренные до золотистой корочки, каким-то невероятным образом сочетались с резкой, но глубокой кислинкой квашеной капусты. А потом появился он… тонкий, смолистый привкус можжевеловых ягод, который связал дичь и овощи в единое, гармоничное целое.
Это было похоже на лес после дождя. На запах хвои и мокрой земли. На всё то, что охотник любит больше всего на свете.
Но настоящим откровением стала каша.
Флинт ожидал привычную склизкую, безвкусную массу, которую нужно было заталкивать в себя ради сытости. Но вместо этого каждое зёрнышко оказалось упругим, отдельным, пропитанным копчёным ароматом вяленой оленины и чем-то ореховым, таким тёплым и невероятно уютным. А грибы… грибы отдали каше весь свой дух, превратив простую крупу в нечто, достойное стола местных богатеев.
Флинт перестал жевать. Он просто сидел с закрытыми глазами, позволяя вкусам раскрываться на языке один за другим.
В его голове творилось что-то странное. Образы сменяли друг друга с калейдоскопической скоростью. Он вдруг увидел себя молодым, ещё до женитьбы, когда впервые вышел на охоту с отцом. Увидел первого подстреленного зайца, вкус победы, гордость в глазах родителя. Увидел свадьбу, рождение Маркуса, счастливые годы, которые, казалось, никогда не закончатся…
Он моргнул, прогоняя наваждение.
Что это было? Просто еда не может вызывать такие воспоминания. Не может она пробуждать эмоции, которые ты давно для себя похоронил.
Рядом раздался странный звук.
Флинт повернул голову и увидел своего сына.
Маркус сидел с закрытыми глазами, и по его щекам текли слёзы. Не от горя. От чего-то совершенно другого. Его губы беззвучно шевелились, а на лице застыло выражение абсолютного, почти болезненного блаженства.
— Мама… — прошептал он еле слышно.
Флинт вздрогнул.
Жена умерла, когда Маркусу было пять. Он почти не помнил её. Но сейчас, судя по его лицу, что-то вернулось. Какой-то образ, видимо какое-то ощущение, которое сын считал навсегда утраченным.
Маркус открыл глаза и торопливо вытер щёки тыльной стороной ладони. Его взгляд метнулся к отцу, потом к Иву, потом обратно к блюду.
— Что… — он сглотнул, пытаясь справиться с голосом. — Что ты положил в эту еду?
Ив невозмутимо жевал.
— Картошку. Морковь. Репу. Квашеную капусту. Перловку. Зайца. Немного вяленой оленины для жира. Сушёные грибы. Соль…
Маркус уставился на него с выражением человека, которому только что сообщили, что земля на