— Откровенное запугивание не всегда дает результаты, — осторожно согласился Дюжа.
Я ни на йоту не сомневался в профессиональных качествах Дюжи, как и он в моих. Поэтому со спокойной душой изложил ему суть проводимых моими людьми мероприятий. В частности, пояснил, что настоятельно попросил Радишу, взявшего на себя функции главного дознавателя, не торопиться с выводами и не рвать глотки первым попавшимся, а вести с ними обстоятельные беседы, стращая и обещая сохранить жизнь, чтобы выдали сообщников, показали места преступлений и захоронения. Авось что-нибудь всплывет, появится новая ниточка, а то и не одна — потянешь за такие, и полезет дерьмо из стоков Калькутты. Дерьмо весьма приличного вида и, возможно, про большие деньги. Головка секты. Те, кто отдает приказы.
— Толково, — признал полковник. — А Брэддока вы опросили?
— Англичанин тут причем?
Дюжа снисходительно хмыкнул. А я изобразил фейспалм, коря себя за несообразительность: у Лохматого Паука не могло не быть информации о творящемся в городе, в которым он был вторым после бога по имени Ричард Уэлсли.
— Антон! — окликнул я Рерберга, сидевшего с краю офицерского стола.
Он подбежал, что-то дожевывая на ходу. Не дав мне и слова молвить, быстро затараторил:
— Петр Василич! Никак к вам не могу прорваться. Желаю подать в отставку и присоединиться к вам! — он наклонился к моему уху и горячо зашептал. — И Федор Исидорович тоже просили поинтересоваться у вас на этот счет.
— Волков? — поразился я.
Рерберг закатил глаза и показал ими на Дюжу.
— Возражений не имею, вам обоим работа найдется, — тут же принял я решение. — В отношении тебя… Контрразведку в Отряде потянешь?
Антон неуверенно кивнул.
— В общем — так! Ступай вместе с полковником к Брэддоку, и хорошенько его расспросите. И смотри на обоих как на своих учителей, не стесняйся им вопросы задавать.
— Ох, атаман-сахиб, — рассмеялся Дюжа. — На ходу подметки режешь. Одно ты забыл. Нету у Рерберга толкового и доверенного переводчика, чтобы с индусами общаться. Будет вам от меня подарок — дам толкового армянина.
К моему удивлению, в Калькутте проживало немалое число армян-купцов и кое-кто из них неплохо владел русским. Таких Дюжа нашел быстро и привлек к работе на Платова и Войско. Его подарок дорогого стоил — даже несмотря на то, что этот переводчик наверняка будет докладывать полковнику о происходящем в Отряде. Казак считал мою реакцию, сразу понял, что я догадался о подоплеке, и уважительно потряс мне руку, получив согласие.
— Пойдемте, подпоручик, не будем терять времени, — распорядился Дюжа.
Я вернулся за стол Платова. Он усадил меня справа от себя и тут же завалил вопросами, общаясь как с равным, как с союзником:
— Есть понимание, как нам добиться взаимодействия? Когда выходим? Вместе иль порознь? Думал, как передвигаться, когда разливы рек начнутся? Как порох сохранить? Хочу от серебра избавиться, отправив его в Европу через датчан. Вроде, договорился, обещают не обмануть. Что об этом скажешь?..
Отвечал ему обстоятельно. Поблагодарил за сотню. Выкладывал свое видение предстоящей кампании. И нет-нет, да косился на городские кварталы, где сейчас заваривалась крутая каша.
«Калькутта переводится как 'место Кали», — вспомнил я слова Радиши и то хмурое выражение, с каким он произнес эти слова. Признаться, я недооценил этот город и был за это наказан. Видел в нем лишь стратегическую точку, но он — нечто большее. Здесь закручивается вихрь страстей, суеверий, страданий и привнесенных из Европы идей, рождая нечто новое на стыке двух миров под ночной вой шакалов. Под писк кровососов с окрестных черных болот, несущих в своих хоботках тропическую лихорадку (2). Под стоны умирающих от голода беженцев — их все больше и больше, и, если ничего не сделать, в Бенгалии повторится катастрофа тридцатилетней давности.
Мне здесь не нравилось. Категорически. Больное и проклятое место, возведенное, как и Петербург, на болотах и костях. И я ничего лучше не придумал, как побыстрее отсюда сбежать, предоставив Богум Самру разбираться самой.
* * *
Калькутта, губернаторский дворец в Форте-Уильям, 30 марта 1802 года.
По восточному обычаю после свадьбы жених с невестой должны прийти в комнату или дом, обустройство которого лежит всегда на плечах девушки. Всё до последней мелочи — даже ночной горшок или домашняя обувь, если юноша без них жить не может. Конечно, когда замуж выходила дочь раджи или хатун из знатного мусульманского рода, все делали слуги — Нур Инайят Хан не стала исключением, личные покои для молодоженов были готовы и обставлены со всей тщательностью. Принцесса перебралась из дома Богум Самру в губернаторский дворец в Форте-Уильям, так распорядился ее будущий муж. Его решительность и целеустремленность продолжали восхищать, ему плевать на любые условности и препятствия — подумаешь дворец приказал занять, никого не спросясь, ему и не такое по плечу. За стенами крепости вчера гудел самый большой пир, который она видела в жизни. Как красиво со стен смотрелись красные столы, образующие оригинальную композицию! И это устроил все он — ее сердце!
«О, как подумаю о нем, сразу в животе порхают бабочки», — думала Нур, стараясь не шевелиться — на ее руки хной наносили сложный геометрический узор-мехенди, как принято перед свадьбой. Хна была выбрана самого темного и насыщенного цвета, чтобы усилить магическое воздействие татуировок, они принесут ей счастье, любовь и благополучие в браке.
Напротив принцессы с видом доброй матушки сидела Богум Самру, не выпускавшая из рук кальяна. Она любовалась Нур: в ней она видела саму себя — ту, какой она была много лет назад, выходя за Рейнхарта Мрачного. Такую же целеустремленную и готовую на все ради достижения цели.
«Быть дочерью Типу Султана — не самое большое преимущество, — рассуждала будущая повелительница Бенгалии. — Одна из многих. Сколько прекрасных дочерей имеют маратхи-раджи, и каждый готов породниться с неукротимым Питером-атаманом! Но эта девочка всех обскакала!»
— Вы так добры ко мне, госпожа. Не знаю, чем вам отплатить, — искренне проворковала Нур.
Княгиня удовлетворенно кивнула.
— Я прослежу за тем, чтобы молочный пудинг, который ты разделишь с мужем во время церемонии, никто не посмел осквернить. Глаз с него не спущу!