Сначала шли вполне приличными грунтовыми дорогами, потом они постепенно исчезли — остались одни направления, настоящие лабиринты в зарослях просо выше моей головы. Войско словно растворялось в этом золотисто-зеленом растительном океане, пока не попадались редкие бедные деревни, где жители, испуганные нашим грохочущим шествием, прятались в хижинах. Но увидев строгий порядок армии, а не толпу бандитов, добродушные крестьяне и их смуглые жены с черными, намазанными кокосовым маслом волосами выходили наружу, принося на показ фрукты и молоко. Иногда они кричали «Слава руси!» или «Слава Нур!» — местные каким-то образом уже узнали о нашем с Лакшми «крестовом походе» против инглезов и их ставленников в Майсуре и Хайдарабаде.
Отряд представлял собой впечатляющее зрелище. Впереди шли гуркхи, их кукри поблескивали на утреннем солнце, их низкорослые, но крепкие фигуры двигались с неумолимой решимостью. За ними следовали раджпуты в алых мундирах, стройность их была достойна лучших европейских армий. Длинная колонна корпусов Радиши еще не могла похвастать такой выправкой, но люди старались и уже не напоминали орду дикарей. А замыкали шествие рохиллы, их кони фыркали, всадники с длинными джезайлами за плечами покачивались в седлах, а сопровождавшие их зембуреки казались приветом из прошлого, когда армии Великих Моголов были непобедимы.
Я ехал во главе этой странной процессии, рядом с Нур, которая теперь постоянно держалась возле меня, демонстрируя свою выдающуюся роль. Она была одета в лехенга-чоли цвета изумруда, отделанное золотом, и ее присутствие, царственная осанка вдохновляли индийцев и заставляла казаков с недоумением смотреть на меня. Некоторые из моих бывших донцов, теперь под командованием Козина, также были в авангарде — я не рискнул идти без разведки.
Казаки… Я был несказанно рад их возвращению, смущало лишь одно. На первом же привале, пробившись через столпотворение у главного шатра, ко мне несмело приблизился Лукашка, гребенский казак. В руках он нес сверток.
— Вашбродь, не серчайте, — обратился он, немного заискивая. — Пишкеш вам к свадьбе принес, не побрезгуйте (1).
Я принял сверток, развернул — в нем скрывался высокий пирог, усеянный мелкими шишечками из теста.
— Сладкий каравай! С фруктой сушеной, с изюмом, — нахваливал дар Лукашка. — В Червленой таким всегда жениха с невестой одаривают, а они «шишечками» гостей потчуют.
— В Червленой, говоришь? Марьяна пекла?
— Она самая, — не стал отнекиваться молодой казак.
— Как она? Горюет?
— Не разсуслилась (2).
— Привет ей от меня передай. Да скажи, что не забыл.
Я демонстративно отломил кусок пирога и отправил в рот, хотя мелькнула мысль, что пирог мог быть отравлен. И тут же ее подавил: Марьяна не такая!
— Хорош каравай! — сообщил, дожевав, и хитро прищурился. — Тебе что пообещала за роль посланника? Поцелуй? Аль что поболе?
Лукашка смущенно отвел глаза — меня уколола иголка ревности.
«Спятил, Петро? Третий день женат, а уже на сторону смотришь?»
— Нур! — позвал я свою принцессу. — Нам тут гостинчик передали. Хочешь русского сладкого угощения?
* * *
Мы двигались на юго-запад, оставляя позади зеленеющие, но влажные равнины Бенгалии, с ее бесконечными рисовыми и просяными полями, каналами и деревнями, прилепившимися к берегам рек. Каждый шаг был борьбой с удушающей влажностью, которая проникала под одежду, заставляя ее липнуть к телу. Небо, чистое поначалу, постепенно затягивалось серыми, низкими тучами, предвещавшими скорое начало муссонов. Мы спешили. Нужно было миновать как можно больше рек, прежде чем они, раздувшись от дождей, станут непреодолимыми преградами.
Когда мы пересекли границу Бенгалии и вступили на земли Ориссы, ландшафт изменился. Низменности уступили место холмам, покрытым густыми мокрыми тропическими лесами. Воздух стал еще тяжелее, напоенный запахом прелой листвы и диких цветов, а звуки джунглей — стрекот цикад, крики обезьян, победный рык тигра, невидимые шорохи — стали постоянным фоном нашего движения. Реки, впадавшие в океан, были многочисленны и своенравны, каждая требовала строительства временных мостов или долгих, изнурительных переправ. Люди уставали, порох отсыревал, но мы продолжали торить себе тропу, стремясь к намеченной цели — к Хайдарабаду, резиденции низамов (3) и главному центру алмазодобычи Индии, который жестко контролировали англичане.
Но муссоны оказались быстрее, мы опоздали буквально на неделю. На третий день пути через Ориссу, когда армия только начала подниматься на плато Чота-Нагпур, где сезон дождей приходится на лето, небо разверзлось. Тропический ливень обрушился на нас с такой силой, что, казалось, рушится само небо. Дороги превратились в бурлящие потоки грязи, леса — в непроходимые стены мокрой зелени, сквозь которую невозможно было пробиться. Армия, преодолевшая всего треть пути до Хайдарабада, застряла — вернее, «утонул» ее немалых размеров обоз. Апрель, а уже льет как из ведра.
Я стоял под шатром, слушая барабанную дробь дождя по плотной ткани, и смотрел на раскисший лагерь. Вода стояла повсюду, лошади чавкали в грязи, люди пытались укрыться, разводя дымящиеся костры под навесами. Дни затянувшегося простоя. Мое первоначальное раздражение сменилось прагматизмом. В такой ситуации нечего было сетовать. Я приказал использовать вынужденный простой для тренировок. Раджпуты и гуркхи, теперь объединенные в новые бригады, совершенствовались в строевых приемах, упражнялись в штыковом бою, заодно вдалбливая в индусов Радиши азы пехотных формаций и перестроений, рохиллы учились сражаться как легкая кавалерия, способная маневрировать даже в таких условиях, а офицеры оттачивали взаимодействие. Моя армия должна стать универсальной машиной для войны в Индии, в любую погоду, в любой, самой сложной местности.
Однажды вечером, когда дождь на мгновение стих, а воздух, хоть и оставался влажным, был пронизан свежестью, Нур подошла ко мне. Я сидел у небольшого костра, разглядывая трофейную английскую карту и размышляя о дальнейших маршрутах. Провести армию к Хайдарабаду — это не баран чихнул. Тут нужно все тщательно спланировать.
— Мое сердце, не стоит растрачивать свое время на бесплодные карты, — Лакшми опустилась рядом, ее тонкие одеяния едва касались моей руки. — У меня есть предложение, которое не терпит отлагательств.
— Говори, Нур, — я поднял на нее глаза.
— Мой отец, великий Типу Султан, был не только воином, но и предусмотрительным правителем. Он имел много врагов, и знал, что однажды может потерять все. Поэтому он позаботился о своем роде. На юго-западе, в предгорьях, есть места, где он спрятал «приданное» моей семьи.
Я покачал головой. Мне было сейчас совсем не до сокровищ.
— И что же это за «приданное»?
— Мое наследство, Петр. То, что позволит нам построить новую империю.
— Дороги непроходимы.
— Нам не нужна вся армия, мой