Но со мной у генерала командовать не вышло — нашла коса на камень. Этот белокожий, с рыбьими глазами и лошадиной мордой типичного остзейского барона гордец попытался было покачать права, гаркнуть на меня, будто я по-прежнему оставался обер-офицером и подданным царя Александра Первого. Обозвал мятежником и предателем, когда я вытащил из ножен саблю с золотым эфесом в виде слоновьей головы и разнес в щепки стол, за которым он сидел — мы обсуждали будущее все в том же кабинете в правлении Ост-Индской компании, где шли наши негоциации с ее руководством. На столе лежал проект договора, по которому Бомбей оставался за англичанами после уплаты контрибуции в миллион рупий. Сей документ родился в результате 24-часовых переговоров между Штрандманом и маркизом Уэлсли. Одним из пунктов значился вывоз казаков в Европу на кораблях эскадры адмирала Корнуоллиса.
— Вы находитесь на территории, принадлежащей по праву оружия Маратхской конфедерации, ваше высокопревосходительство. Ваше дальнейшее пребывание здесь нахожу лишним. В посредниках мы не нуждаемся — тем более в таких, как вы, кто, не разобравшись в ситуации, бросается с корабля на бал и начинает раздавать авансы, на которые не имеет никакого права.
К чести генерала он не переменился в лице, когда перед ним просвистела сабля. Слегка раздраженно он парировал:
— Бомбей взяли казаки…
— Вы ослепли, генерал, на старость лет? — нахамил я, кипя от злости. — Посчитайте, сколько здесь казаков и сколько индусов. На каждого донца приходится десять бойцов из моих подданных — не смазка для клинков, а прошедших огонь, воду, медные трубы, чертовы зубы, Крым и рым. У меня сотни орудий. Еще немного, и я прикажу сровнять Замок с землей.
— Захваченные у англичан орудия придется вернуть. Как и пленных, — ледяным тоном и с акцентом, глядя на меня как на несмышленыша, выговорил Штрандман. Наверное, считал ниже своего достоинства, при своем-то чине, о чем-то договариваться с птенцом, вообразившим себя птицей высокого полета
— Петя, не горячись, — попытался урезонить меня Платов.
— Не Петя, а ваше величество! — взорвался я.
— Раз вы предпочитаете представляться туземным царьком, — сказал посланец Петербурга, вставая со стула и поправляя орденскую перевязь, — пообщайтесь с моим переводчиком, коллежским асессором Лебедевым. А мы с Матвеем Ивановичем удалимся в его лагерь и покончим с нашими делами. Я не имею полномочий завязывать дипломатические отношения с индийскими махараджами.
Я наклонился к уху атамана и тихо прошептал, глядя, как преисполненный гордыни генерал чеканным, прусским шагом покидает кабинет:
— В блуду тебя вгоняют, Матвей Иванович. Вступишь на борт британского корабля, разденут как липку и выбросят на корм акулам в открытом море. Этот остзейский барон ни черта не понимает в местных раскладах. Думает, что здесь Европа, что тут кого-то заботит данное слово.
— Сам понимаю, — скрипнул зубами мой бывший командир и потащился вслед за генералом от инфантерии. Мне его было по-человечески жаль. Такие богатства, столько славы — и все псу под хвост!
— Бомбей англичане не получат, — крикнул я ему вслед, чтобы услышал Штрандман.
— Ваше величество! — окликнул меня красивый, загорелый после морского путешествия мужчина с сединой в волосах и в потертом сюртуке гражданского чиновника Российской империи. Белые мундирные пуговицы выдавали его принадлежность к работникам МИД. — Разрешите представиться: Герасим Степанович Лебедев.
Лебедев? Что-то всплыло в моей памяти, но мешала сосредоточиться клокотавшая в душе ярость. Лебедев…
— Вижу, мое имя вам знакомо, — с интеллигентной улыбкой произнес дипломат, слегка массируя висок длинными пальцами музыканта, как делает человек, когда у него болит голова.
Пальцы…
— Боже мой, не вы ли тот русский музыкант, кто прожил больше десяти лет в Калькутте? — озарило меня.
Лебедев поклонился:
— Он самый, ваше величество. Не только прожил, но и записал свои наблюдения. Один из моих трудов называется «Беспристрастное созерцание систем Восточной Индии брагменов, священных обрядов их и народных обычаев». Имел также нахальство попробовать составить словарь восточно-индийских диалектов. В прошлом годе опубликован в Лондоне.
Вот ведь судьба — не знаешь, где найдешь, где потеряешь! Передо мной же будущий министр культуры Индийской империи! Не я буду, если не завербую этого просветителя. Все силы положу…
— Герасим Степанович! Для вас я не ваше величество, а просто Петр Васильевич. Не отобедать ли нам, чем Ганеша послал?
* * *
Штрандман недаром имел полный генеральский чин, проблему моей воинственности он решил просто — по-солдатски, но элегантно. Бомбей, его уцелевшая часть, был разделен на два лагеря — индийский и казачий, — и в один непрекрасный момент все артиллеристы-португальцы оказались в стане донцов. Как гости. Но без права его покинуть. Меня лишили возможности продолжить боевые действия против флота Корнуоллиса, подвергнув его бомбардировке. Разумеется, вступать в вооруженный конфликт с людьми Платова я не мог. Тем не менее, напряженность среди союзников была посеяна — спаси нас, Господи, от дураков-генералов, вообразивших себя дипломатами!
Возможно, Отто Густавович понадеялся, что у меня руки коротки теперь разобраться и с Замком. Напрасные мечты — на следующую ночь после диверсии с артиллеристами гуркхи Ступина штурмом, почти без выстрелов захватили внутренний форт Бомбея. Сопротивления особого не было, англичане уже вывезли большую часть гарнизона, как и деньги с монетного двора.
Возникла патовая ситуация: «лаймиз» контролировали гавань и морские пути, а мы — острова и материк. Переговоры зашли в тупик. Штрандман имел глупость сообщить англичанам о том, что казаки желают уплыть сами и добираться до родины через Синай. Представляю, как обрадовался Корнуоллис. Теперь ему путь один — в Баб-эль-Мандебский пролив. И с казаками посчитается, и сказочно обогатиться. Платов с лица