Он делает паузу, и когда говорит снова, его голос почти срывается:
— После более чем пяти тысяч лет я всё ещё не хочу умирать.
Когда я поднимаю руку, чтобы коснуться его, положить ладонь на его металлическую щёку, он резко отстраняется от меня и с шипением втягивает воздух сквозь нос. Он делает несколько шагов в сторону от тьмы, что нависает на краях этого места, и поворачивается ко мне спиной.
Самир с силой впивается пальцами в волосы, и из его груди вырывается приглушённый, надорванный стон. Его плечи сгорблены, и кажется, будто он вот-вот обрушится сам в себя. Он опускает голову и болезненно стискивает пальцы в волосах.
Я могу лишь наблюдать, как Самир делает медленный, глубокий вдох и опускает руки. Кончики его когтей окрашены кровью. Кулаки сжимаются, затем расслабляются, словно он принимает какую-то тяжкую ношу. Он расправляет плечи, но не поднимает головы.
— Прости. Это не твои беды.
То, что Самир сделал с Агной, было неправильно. Методы, которые он использует, пытаясь спасти свой мир, ужасны и чудовищны. Может, другого пути и не было. А может, он действовал единственным известным ему способом. Нет прощения его преступлениям, да и похоже, он не ищет отпущения грехов. Он просто хочет исправить свой сломанный мир.
В моей голове уже готова целая речь. Полноценная тирада о том, какой он законченный мерзавец и как вся его история — лишь ещё одно тому доказательство. О том, как весь этот тупой мир демонов и монстров может провалиться и сгинуть, и мне на это плевать.
Это впечатляющая речь. Но она не идёт с языка.
Как бы я ни пыталась, она просто не выходит. Вместо этого что-то другое останавливает её. Что-то гораздо более опасное, чем эпическая тирада против этого человека.
Я чувствую к Самиру сочувствие.
«Ты идиотка, Нина», — твержу я себе снова и снова. «Просто посмейся над ним. Просто укажи на него пальцем и смейся, или хотя бы пожми плечами и скажи, что тебе всё равно. Не делай этого, дура!»
«Пусть гниёт! Пусть страдает. Самир сделал с Агной куда хуже. И Бог знает, сколько людей до сих пор проходят через тот же ад».
Самир играл и издевался надо мной буквально вчера вечером. Я перечисляю его прегрешения, перечисляю все причины, по которым мне следует швырнуть в него камень и убежать в зияющую чёрную бездну небытия, что простирается позади меня.
Но я не могу.
Видеть его там, в такой агонии, разрывает моё сердце. «Боже, я такая глупая», — снова напоминаю я себе.
Самир открыл передо мной ту часть себя, которую, как я подозреваю, он не показывает многим. Его плечи вздымаются, словно он изо всех сил пытается сохранить ровное дыхание. Он на краю какой-то великой пропасти в своём разуме, быстро осознаю я. Он на грани срыва.
Я медленно подхожу к нему, как кто-то мог бы приблизиться к раненому тигру. Протягиваю руку и нежно кладу ладонь ему на спину. Не удивилась бы, если бы Самир резко обернулся и схватил меня за запястье. Или рассмеялся над моим сочувствием, закричал «попалась!» и захихикал, как злодей из кино.
Вместо этого Самир опускается на колени. Его голова остаётся опущенной, тёмные волосы занавешивают его лицо в маске. Я обхожу его, становясь перед ним, и позволяю инстинкту взять верх. Впервые я пытаюсь не думать о том, что делаю. Мужчина явно страдает, даже если его лица и не видно. Я кладу руку ему на плечо — мягко, осторожно. Мне следовало бы его ненавидеть, но, чёрт возьми, я просто не могу.
Может, он оттолкнёт меня. Швырнёт на землю и закричит за то, что я посмела к нему прикоснуться. За то, что я переступила границы.
Но вместо этого он протягивает ко мне руки, словно умоляя подойти ближе. Я делаю это — робко, неуверенно. Чувствую, как его пальцы находят ткань длинного свитера, который я ношу, и скручивают вязаное полотно в своих ладонях.
Я поднимаю вторую руку и, прежде чем осознаю, что делаю, провожу пальцами по волосам Самира. Возможно, я хотела стереть часть его страданий. Возможно, мне было просто любопытно, какие они на ощупь. Так или иначе, я не могу отрицать — я прикоснулась к нему, потому что сама этого хотела.
Самир втягивает дрожащий вдох, и выдох покидает его так же неровно. Он держит меня с той же отчаянностью, что и раньше, и притягивает ближе. Он прижимается головой к моему животу.
Я обнимаю его одной рукой и продолжаю нежно поглаживать его волосы. Мы остаёмся в таком положении — возможно, целые минуты — пока я чувствую, как вздрагивания его плеч постепенно стихают. Когда дыхание Самира снова становится ровным, он отталкивается и поднимается на ноги, но не отступает от меня. Запах старых книг и кожи окутывает меня.
В следующее мгновение мы исчезаем с этого края небытия — как в Нижнемирье, так, возможно, и в разуме Самира. Мы появляемся в моей комнате, и я вздрагиваю, прижимаясь к нему, когда моё тело снова дёргает в разные стороны от телепортации.
— Ненавижу это, — бормочу я.
Низкий гул в его груди выдаёт почти беззвучный смешок.
— Я знаю.
Самир медленно отступает от меня, словно неохотно. Он делает два шага назад, кланяется и исчезает без единого слова. Он просто растворяется в воздухе без предупреждения и без каких-либо объяснений тому, что только что произошло.
Я остаюсь стоять в одиночестве и ошеломлении. Обхватываю себя руками и опускаюсь на край кровати, пытаясь разобраться в том, что только что случилось.
Дважды за один день Самир оставил меня в полном смятении. И по двум совершенно разным причинам.
Глава 15
Нина
Что-то странное разбудило меня среди ночи.
После нескольких часов эмоционального истощения сон наконец-то настиг меня, хоть и был беспокойным, полным обрывков тревожных видений. Теперь же я медленно выныривала из этой тревожной дрёмы с необычным ощущением чего-то тяжёлого, что буквально давило на меня.
Тяжёлое одеяло, которое помогало сохранять тепло в холодном ночном воздухе, было на месте, но что-то ещё — нечто живое и тёплое — теперь окутывало меня своим весом.
Чья-то рука обнимала меня.
Я моргнула, открывая глаза, но была слишком сонной и растерянной, чтобы сразу что-то предпринять. Может быть, это всего лишь остатки сна? Может, я всё ещё сплю?
Мой взгляд сфокусировался на руке, которая покоилась поверх моей ладони,