Другую характерную черту китайца начала прошлого века наблюдательный Смит назвал «пренебрежение временем»:
«…Существует знаменательная разница между приветствием китайца и англосаксонца. Первый обращается к своему товарищу при встрече со словами: „Ели ли вы рис?“, последний же спрашивает: „Как ваши дела?“». Занятие каким-то видом деятельности является нормальным состоянием одного, а приём пищи – нормальным состоянием другого. От этого чувства, которое стало для англичан второй натурой, именно что время – деньги, и которое при обыкновенных обстоятельствах доводится ими до крайнего совершенства, китайцы подобно большинству народов Востока совершенно свободны. Сутки у китайцев имеют только двенадцать часов, и названия этих часов не выражают просто того момента, когда один час уступает место другому, а обозначают в то же время и все пространство времени, приходившееся на данную двенадцатую часть дня, которую обозначало каждое название в отдельности. Таким образом, выражение «полдень», казавшееся таким определенным, как любое иное, употреблялось относительно всего промежутка времени от одиннадцати часов до часу дня. О наручных часах китайский народ в целом не имел ни малейшего представления, и только немногие китайцы, имевшие часы, сверяли по ним свою жизнь.
Пренебрежение временем со стороны китайцев сказывалось в их работе, «качество напряжения» которой чрезвычайно разнилось от «качества напряжения», наблюдаемого в работе англосаксонца. Во всяком случае, в те годы трудно было воспитать в китайце понимание важности быстрого и точного исполнения обязанностей. Известен был случай, когда мешок с иностранной корреспонденцией был задержан в течение нескольких дней между двумя городами, отстоявшими друг от друга на двенадцать миль, только из-за того, что мул почтальона захворал и нуждался в отдыхе. Китайская почтовая служба представляла собой часто пародию того, чем эта служба должна была бы быть.
Никогда, однако, индифферентное отношение китайцев к течению времени не бывало более досадным для иностранцев, как во время простых, частных визитов. В западных странах считали, что подобные визиты ограничивались известным промежутком времени, за пределы которого они не должны выходить. В Китае же таких пределов не существовало. При посещении иностранцев китайцы никоим образом не хотели мириться с той мыслью, что на свете существовало нечто такое, что называется временем и представляло собой ценность. Они готовы были сидеть в гостях часами, даже если и говорить-то уже не о чем было, и отнюдь не собирались уходить.
«Пренебрежение точностью» – ещё одна черта китайца, подмеченная Смитом: «…Китаец обыкновенно говорит: „немного сотен“, „несколько сот“ или „немало“, но подобные показания никогда не облекались и никогда не будут облекаться в установленное и определённое число».
Равнодушие к точности нигде так сильно не проявлялось, как в адресах. Обыкновенное китайское письмо адресовалось крупным почерком «Моему Отцу, Великому Человеку» и т. д., но почти никогда адрес не содержал намёка на имя «Великого Человека», к которому обращался отправитель письма.
Казалось весьма странным, замечал Смит, что такой крайне практичный народ, как китайцы, до такой степени неточен по отношению к именам собственным, как это показывает нам целый ряд наблюдений. Очень часто встречалось, что эти имена писались то через один, то через другой иероглиф, причём вас уверяли, что любой из них годится. Но это ещё не так сбивало с толку, как то обстоятельство, что одно и то же лицо имело несколько имён: фамильное имя, прозвище и, что страннее всего, ещё одно, совершенно уже оригинальное, употреблявшееся при регистрации по случаю допущения к литературным экзаменам. Поэтому иностранцы нередко принимали одного какого-нибудь китайца за двух или трёх человек.
Названия деревень были не менее неопределённы, и иногда одна и та же деревня носила два и даже три существенно отличавшихся друг от друга названия, причём не допускалось даже сомнения, что все три названия были «правильными». Можно было легко обмануть себя, принимая сообщаемые китайцами числа и количества за то, чем они не являлись, т. е. за соответствовавшие действительности.
Уступчивая неуступчивость
Первое понятие о китайцах, писал Смит, мы получаем от нашей прислуги. Бессознательно для них и не всегда к нашему удовлетворению, они являлись первыми наставниками в деле изучения туземного характера, и выученные таким образом уроки самым поразительным образом подтверждались всё более расширявшимися знакомствами в китайской среде. Нельзя было рассчитывать, что приказание будет исполнено буквально так, как требовалось сделать.
В Китае сложился многочисленный класс слуг, которые совмещали «…чрезвычайную преданность с ослиным упрямством – представляя собою благодаря этому неизбежный источник неприятностей». В этой связи иностранцы, хозяева боя, принадлежавшего к вышеперечисленной когорте таких слуг, находились «…в постоянной нерешительности: убить ли его или повысить жалованье!» Китаец-хозяин отлично понимал, что прислуга всячески будет пренебрегать его приказаниями, но он совершенно покорно воспринимал подобную неизбежность.
Нельзя было привести лучшего примера китайского таланта «уступчивости», по мнению англичанина Смита, чем способность китайцев с благовидным лицом принимать порицания. Китаец выслушивал упрёки в свой адрес терпеливо, внимательно и даже радушно и от чистого сердца соглашался, говоря: «Виновен, виновен». Могло сложиться впечатление, что он даже благодарил хозяина за доброту к его недостойной персоне и обещал, что все замечания, которые были только что высказаны, «…будут немедленно, совершенно и навсегда исправлены». Смит писал: «Вы отлично знаете, что эти прекрасные обещания только „цветы в зеркале и яркая луна в воде“, но, несмотря на их несуществующую природу, невозможно не быть тронутыми ими, а это, заметьте, цель, для которой они предназначались».
Подобное же большее или меньшее пренебрежение приказаниями господствовало и среди разных разрядов китайских чиновников во взаимных их отношениях друг к другу, вплоть до самых высокопоставленных из них. Существовали различные причины, каждая из которых могла привести к нарушению известных приказаний, как-то: личная леность, желание услужить друзьям или, наконец, самая могущественная из всех – притягательное влияние денег.
Существует не много сравнений, более метких, считал Смит, чем то сравнение, которое уподобляет китайцев бамбуку. Он изящен, он всюду полезен, он гибок, и он пуст. Когда дует восточный ветер, он гнётся на запад. Когда дует западный ветер, он гнётся на восток. Когда не дует никакого ветра, он совсем не гнётся. Бамбуковое растение принадлежит к породе трав. Легко завязать узел в траве. Однако, несмотря на гибкость бамбука, трудно завязать его в узел.
Талант окольности
Увидел в китайцах начала XX в. Смит и такую национальную черту, которая получила название «талант окольности». Не требовалось обширного знакомства с китайцами, для того чтобы иностранец был в состоянии прийти к тому заключению, что невозможно составить себе понятие о том, что китаец хочет сказать, слушая только его слова, утверждал Смит.
Это наблюдение оставалось справедливым несмотря ни на какое совершенство, достигнутое