К этому следует добавить, что между Сяо и женой Лу Хайфана завязался роман, который не прошёл незамеченным для мужа. «Он очень тревожился, потому что чувствовал, что его жена любит меня», – так комментировал эту коллизию Сяо. «Это явление пагубное и довольно частое среди наших китайских работников», – отреагировал на это сообщение С. Урицкий.
Все вышеперечисленные лица, а также Лю Ие-пин (Lui Yieh-ping, № 2, «Ганс»; № 603 в резидентуре «Пауля» в Тяньцзине), привлечённые к сотрудничеству при «Рамзае», в последующем уже при резидентах «Пауле» и «Абраме» играли наиболее ответственную роль в шанхайской резидентуре. И все они хорошо знали друг друга. «Все знали всех». Безусловно, это было грубое нарушение правил конспирации, когда создавались горизонтальные связи, строившиеся на личных отношениях.
«Я встретила Лу в июне 1931 г. во время моей поездки из Кантона в Шанхай, – вспоминала Цай в 1935 г., находясь в Москве. – Нашей работой руководил тогда Зорге (Вальтер). Чжан имел в Шанхае под своим руководством несколько китайских товарищей – 101 (Сяо. – Авт.), Лю и Лу, – все мои знакомые, Чжан сказал им о моем прибытии и устроил им встречу со мной. Я имела непосредственную связь только с Зорге и Чжаном. Было абсолютно не нужно мне видеться с ними. Но мы были неопытны, и наша работа носила скорее личный характер, чем организационный. Так что все наши работники общались между собой, то же самое относится и к семьям наших работников. Например, жена Чжана (Роза, она тогда не работала), жена 101-го, два младших брата Лю [Luis], они все знали о связях своих мужей и своего старшего брата». Таким образом, жены сотрудников знали очень многое об агентурных делах не только своих мужей, но и тех работников аппарата, которые были известны их мужьям.
Цай вторила Сяо в части влияния семейной проблемы на работу: «Но так как группа была лично так переплетена, то было просто невозможно иметь тайны. Проблема семьи всегда существует в работе в Китае. Видимо, наши работники не должны жить вместе с семьёй, и если это невозможно, то встречи с товарищами, переводческая работа и хранение материалов не должны происходить дома». Но как это было возможно реализовать на практике?
Понимал ли сам Зорге о серьёзных недостатках в организации агентурной сети? «…Старые китайские сотрудники Абрама в прошлом (во времена тесного сотрудничества с китайской партией) имели широкие связи в партии, которые были впоследствии прекращены, но, полагаю, во многих случаях формально, так как китайцы в этом отношении чрезвычайно туго расстаются со своими традициями поддержания тесной связи с друзьями и однокашниками, а в особенности с родственниками, хотя бы и дальними. На эту черту китайских работников жалуются все, и об этом мне говорил ещё Рамзай», – отмечал «Макс» (Овадис Иосиф Ефимович), прибывший в 1932 г. в Шанхай под прикрытием корреспондента ТАСС в Китае.
Вопросам обучения соблюдению правил конспирации в работе китайских агентов, да и не только китайских, в шанхайской резидентуре при Зорге и после него не уделялось должного внимания. Тот же Сяо вспоминал в 1935 г., находясь в Москве: «Связи скорей были личные, нежели организационные. Секретной работе не уделялось никакого внимания. Семейная проблема не была разрешена. Так как наши кадры не были из лучших, то вопрос учёбы становился тем более важным. И как раз здесь мы совершили большую ошибку. Мы работали и иногда неплохо работали, но нас никогда не учили. К тому же одна практическая проблема. Мы были заняты. Технически нам не было разрешено встречать и знать друг друга, но фактически мы встречались и знали друг друга».
И ещё по поводу подбора кадров: «С самого начала подбор кадров не был достаточно тщателен. Но я думаю, этому мы не могли помочь. Мы должны были брать то, что могли, иначе мы ничего бы не имели. Но как раз, имея это в виду, мы должны были считать более важным организацию и технику конспирации, а как раз здесь мы совершили ошибку».
Итак, изначально нарушались правила конспирации, создавались горизонтальные связи, основанные на семейно-клановых, корпоративных отношениях, в разведку приходили многочисленными семьями, где каждый был информирован о делах другого. Это объяснялось спецификой китайского общества 30-х годов и существовавшими в нем взаимоотношениями между отдельными членами этого общества.
Казалось бы, такая агентурная сеть должна была рассыпаться в одночасье под напором спецслужб. Но этого не произошло. В этом и состоял китайский парадокс, основанный на национально-психологических особенностях народа. Всё перечисленное являлось не только слабостью китайской сети, но и одновременно, как это ни странно, её сильной стороной.
Агентурная сеть, костяк которой был создан на семейных и корпоративных связях ещё при Зорге, плодотворно работала более четырёх лет, и происходившие время от времени локальные провалы не являлись следствием вышеперечисленных «слабых» сторон резидентуры. Именно семейные и корпоративные связи в тот период, при тех условиях цементировали резидентуру и положительно влияли на результаты её работы.
Вопросам обучения китайских агентов (да и не только китайских) правилам конспирации в шанхайской резидентуре при Зорге и после него не уделялось должного внимания.
Итак, изначально нарушались правила конспирации, создавались горизонтальные связи, основанные на семейно-клановых и корпоративных отношениях. В разведку приходили многочисленными семьями, где каждый был информирован о делах другого. Это объяснялось спецификой китайского общества 30-х годов и существовавшими в нем взаимоотношениями между отдельными членами этого общества.
Отсутствие ощутимых провалов агентуры, как во времена Зорге, так и после него, вплоть до 1935 г. (провала «Абрама») объяснялось во многом и тем, что межмилитаристские войны и внутригоминьдановские разборки продолжались вплоть до начала 1934 г., что всячески затрудняло централизацию и координацию деятельности китайских спецслужб.
Однако семейно-клановые и корпоративные связи таили в себе ещё одну опасность, с которой столкнулись резиденты уже после Зорге, когда речь зашла об освобождении резидентуры от существовавшего «балласта», когда надо было резать «по живому». И к тому же, когда, как часто выяснялось, единственным средством существования у агентов являлись те весьма небольшие деньги, которые они получали от разведки. Поэтому в ряде случаев приходилось платить символические деньги людям, утратившим агентурные возможности.
И более того, бывшие агенты могли быть озлоблены за «увольнение» и попытаться свести счёты со своим руководителем.
Вот что об этом писал «Пауль» (Римм) в 1936 г., имея в виду сокращение агентурного аппарата уже после отъезда «Рамзая» из Шанхая: «Нужно