— Если можно починить — я за это. Она забавная была, хотя Машка кривила губы — мол, не то что хотела.
— А будет то, что ты захочешь. Может, еще чего-нибудь добавим. Едем. И задерживаться здесь опасно, и на дирижабль можем не успеть.
Валерон согласно тявкнул:
— Прохоров тоже считает, что вам в Дугарске появляться опасно. Говорит, за домом наблюдают. И вообще сказал, чтобы ты гнал отсюда как можно скорее, не задерживался. Погнали отсюда, пока не набежали дружинники.
Задерживаться мы не стали. Я вывел снегоход на курс, параллельный дороге, и рванул в сторону Курменя. Если даже нас заметили в Дугарске — не догонят.
Останавливались только один раз, чтобы перекусить и немного размяться, а перед въездом в Курмень решено было снегоход убрать. Валерон поднатужился и нашел внутри себя место для столь габаритного груза. И сразу же выявилась проблема: внутри помощника оказалось слишком много тяжелых вещей, и теперь он мог перемещаться только очень медленно. Настолько медленно, что за спокойно идущими нами он не успевал ни в материальном виде, ни в бесплотном. Пришлось взять его на руки.
— Будет лучше, если его возьму я, — предложила Наташа. — Посчитают его моей собачкой. А мы еще комбинезон наденем.
— Хорошая идея, — сказал Валерон голосом умирающего. — Хоть что-то уберу из себя.
— Общий вес не изменится, — намекнул я.
— Зато изменится баланс веса внутреннего и наружного, — не согласился Валерон.
Его одежда переместилась из внутреннего хранилища на Валерона. Двигаться он от этого быстрее не стал, но приобрел необычайно горделивый вид. Дело было к вечеру, поэтому из города сани выезжали, а в город никто не торопился, пришлось нам идти пешком до самой причальной мачты, благо мы подъехали с нужной стороны и идти пришлось не так много.
Валерона Наташе я передал, когда мы входили на причальную площадь. Все же он, хоть и не совсем материальный, весит столько, что начинаешь думать, не пора ли ему на диету, поскольку возникает подозрение, что в энергию перерабатывается не все, что-то откладывается в виде жира. И хорошо так откладывается, уверенно.
Успели мы буквально на пределе: нужный нам дирижабль отправлялся через восемь минут. Еще чуть-чуть — и пришлось бы оставаться на ночь или выстраивать дорогу через несколько пересадок, что и дольше, и дороже, и геморройней.
С собачкой нас пустили без проблем и даже доплатить не потребовали. Стюард так вообще изобразил умиление при виде питомца в почти человеческой одежде, только поинтересовался:
— Сударь, сможет ли малыш дотерпеть до следующей стоянки, потому что возможностей удовлетворить свои естественные потребности у собачки не будет долго?
— Наш песик очень терпеливый и гадить не будет, — уверил я.
— Был бы я котом, — проворчал Валерон, — при столь наглых инсинуациях тапки этого конкретного стюарда оказались бы под угрозой, но солидный собачий облик обязывает к приличию. Но сейчас я за оскорбление ничего не возьму: в меня даже подстаканник не влезет, а больше здесь ничего ценного нет.
Он икнул и злобно уставился на стюарда, как будто именно тот был виноват, что внутреннее Валероново пространство оказалось забито под завязку.
— Хороший мальчик, умненький, — сказал тот. — Проходите. Ваши каюты номер восемь и номер девять.
К сожалению, двухместных кают в дирижаблях предусмотрено не было, как и кают повышенной комфортности. Возможные неудобства искупались скоростью, хотя я, честно говоря, не понимал, почему нельзя было устроить пару кают размером чуть больше, а брать за них деньги как за люксовый гостиничный номер. Наверняка нашлись бы желающие. Понты дороже денег.
Каюты оказались совершенно одинаковыми, поэтому мы просто разошлись по принципу «Девочка — налево, мальчики — направо».
Валерон сразу же плюхнулся на койку и простонал:
— Мне нужно срочно от чего-то избавляться. Я даже проверить дирижабль не могу на предмет возможных злоумышлений. И если ты вдруг настроился что-то сливать, то мимо. Еще немного — и снегоход из меня полезет сам.
Можно было Митю извлечь, но я опасался, что с ним в дирижабль не пустят, а вытаскивать его сейчас — рисковать, что ссадят за пронос опасного груза.
— Не надо нам здесь снегохода, — забеспокоился я. — Потерпи. У отчима его выгрузим, и купель тоже.
— Купель? — слабо возмутился Валерон. — Я категорически не согласен.
Он обнял лапами живот, как будто я собирался его вскрывать и извлекать столь дорогую его сердцу вещь.
— Наверняка на еще один уровень наберется, соберу улучшенный вариант. А этот подарим маменьке.
Валерон посопел, потом обреченно закатил глаза и сказал:
— Ладно. Только сейчас меня не дергать, а то мне что-то совсем нехорошо. Мне нужно полежать. Может, уложится и растянется.
Провокационный вопрос, будет ли он есть, я оставил при себе, потому что в таком состоянии моего помощника и стошнить может как снегоходом, так и кузнечным оборудованием. Стенки между каютами тонкие, пропорются на раз-два. Владелец дирижабля разбираться в том, кто повредил его транспортное средство, не станет, сдерет с меня по максимуму. Да и не будет так уж неправ: за Валерона ответственность несу я.
Помощник растянулся на койке с мученическим видом, а я решил его не дергать и переместиться пока к Наталье. Проблема в том, что все личные вещи и запасы еды сейчас находились в Валероне и не могли быть извлечены без того, чтобы не спровоцировать извержение всего остального. Хорошо, хоть у меня под комбинезоном было не только исподнее, иначе непонятно было бы в чем ходить. Эти штаны и рубашка были довольно потрепанными, но лучше уж так, чем сидеть в полураздетом виде, запершись в каюте всю дорогу.
Я постучал к Наташе, дождался ответа и вошел.
— На моей койке Валерон страдает, — сообщил я. — Предлагаю попить чай и заказать что-то поесть сюда.
— А что с ним? — забеспокоилась она.
— Переполнился. Внутри слишком много тяжелого, — пояснил я. — Боится не удержать.
На ее лице появился самый настоящий ужас. Видно, тоже представила, что будет, если в каюту внезапно вывалится столько железа.
— И что делать?
— Он надеется дотерпеть до Верх-Ирети. Там разгрузим и больше таких тяжестей в него отправлять не будем. Что-то точно лишнее: либо снегоход, либо содержимое кузни.
— Да уж. Как в нем только помещается столько? До сих пор удивляюсь.
— Он растягивает внутреннее пространство постоянными тренировками в купели