Чтобы его запомнить и никогда не забывать.
Что черт возьми со мной происходит?
— Это мой любимый костюм. Черный, строгий, элегантный, — собравшись с мыслями, ответила.
Но изумрудный взгляд Щербинского, холодный, словно кусок льда, был прикован к V-образному вырезу, спускающемуся к первой пуговице и полностью открывающему вид на мой шрам.
Глава 24
— У меня в кабинете есть запасная рубашка. Пошли.
Он подхватил меня под локоток. Сжал крепко, почти больно. Не церемонился, потащил в сторону лифтов. Их несколько, точнее шесть — по три с каждой стороны коридора. Плитка на полу мраморная — глянцевая. Каблуки стучали очень звонко, а наши силуэты на ней размыто отражались, подсвеченные стильными лампами и бра.
— Если бы я хотела надеть рубашку, я бы ее надела, — отвечаю мягче, чем до этого, но кажется попытка успокоить его гнев не сработала.
Робот Толя — вовсе не робот. Венка на его шее пульсировала так, что кажется у него мог случится приступ. Возможно он уже пережил один или два. И чего так завелся-то? Это шоу было вовсе не для него, а для Руслана.
— Ты… — двери лифта открылись, Щербинский бесцеремонно толкнул меня внутрь и нажал кнопку двадцать пятого этажа. И как только мы стали недосягаемы для взглядов посторонних он снова подошел ко мне. Еще ближе чем раньше. Еще плотнее. — Ты не должна такое вытворять, — выдавил он.
Я было открыла рот, облизнув пересохшие губы, чтобы возразить и объяснить ему, для чего все это представление, но вот они раскрылись, в легкие стал набираться воздух и… его палец оказался прямо на них, запрещая произносить хотя бы один чертов звук.
Он задержался там на секунду, но лучше бы остался навсегда, потому что оторвавшись — двинулся ниже. По линии челюсти и шее, медленно. Мучительно медленно.
Что он делал? Чего добивался? Почему меня это волновало так, словно ни один мужчина никогда ничего подобного со мной не делал?
Потому что так и было.
Щербинский продолжил свое путешествие, подушечками задел верхний край шрама. Намеренно задержался. Чтобы скрыть уродство нужно было надеть водолазку с высоким воротом и из плотной ткани. Или рубашку, застегнув все пуговицы. Шрам был ярко-розовым, выделялся на бледной коже отметиной, которую было невозможно игнорировать.
Не болел, но мучил.
Любопытные пальцы следовали ниже, к ключицам, а потом еще ниже, там где вырез едва прикрывал полоску черного белья. Щербинский замер, словно споря с самим собой и пытаясь решить — стоит ли продолжить и отпустить тормоза, на которых еще держался его последний самоконтроль. Голод в зеленых глазах выдавал его с потрохами. Животный голод. Похоть.
Черт возьми, он хотел меня.
От осознания происходящего кружило голову.
Можно было всего на пару сантиметров податься вперед и испытывая его силу воли прижаться всем телом, через слои одежды ощущая возбуждение. Но игры в кошки-мышцы не моя сильная сторона. Я лишь сильнее вжалась в стену, словно желая чтобы та за мной вовсе исчезла.
Потом… Лифт остановился и Толя убрал руку, отошел от меня в сторону, но не настолько, чтобы предоставить мне шанс выйти первой.
В этот раз он сжал мою ладонь в своей и прикрывая спиной двинулся по коридору.
Мы прошли мимо нескольких кабинетов с табличками, где были написаны имена и должности, между ними на серой стене висели фоторепродукции картин. Все было оформлено довольно лаконично и эти несколько секунд меня успокоили, пока я не поняла, что в конце пути за стеклянной стеной — единственным открытым пространством на всем этаже — меня ждет Руслан.
Муж расположился за большим столом, разложив перед собой папки и бумаги. Сидел расслабленно и отстраненно водя пальцем по экрану смартфона. Не нервничал. Я так хорошо его знала, что могла с точностью до изгиба брови понять — Макаров уверен в том, что сегодня его проблемы закончатся и он выйдет из этого офиса если не со мной под руку, то полностью подмяв под себя мое же мнение.
Пальцы непроизвольно сжались сильнее в поисках поддержки. И там где одна рука поймала лишь воздух, вторая все еще крепко держалась за Щербинского.
— Ты поступила так глупо, Олеся. Решила помахать красной тряпкой перед быком? — Его слова били жестко, но он говорил правду.
— Ты просил меня молчать, но сидеть покорной овечкой и ловить на себе сожалеющие взгляды я не собираюсь. Больше никогда! — прошипела в ответ. — Пусть посмотрит на меня и увидит. Наконец-то увидит!
Толя даже не обернулся, лишь коротко кивнул. На секунду замер перед дверью, а потом уверенно открыл её, отпустив мою руку и пропуская вперед.
Это была моя битва. Но я знала, что одной мне ни за что не выиграть.
Я сделала шаг внутрь, гордо поднимая подбородок и расправляя плечи. Руслан заметил нас, но приветствие, которое вертелось у него на языке застряло в глотке. Довольная улыбочка стекла с лица. Он встал на ноги, положил телефон на стол перед собой и прошелся взглядом по мне, липко и неприятно останавливаясь на шраме.
Отвращение — вот что я увидела, и как ни странно это подняло мне настроение.
А потом он заметил того, кто стоял за моей спиной.
— Что он здесь делает, Олеся? — кажется так злобно со мной Руслан не говорил никогда. Мне казалось, что шрам будет для него триггером, но Щербинский произвел куда большее впечатление. — Теперь перед ним ты раздвигаешь свои ноги?
Тот лишь прикоснулся к моей пояснице, едва успев остановить меня от необдуманного и ехидного ответа. Даже через ткань я почувствовала тепло ладони и спокойно коротко кивнула, давая ему право говорить за меня.
— Олеся Владимировна обратилась ко мне за помощью в весьма деликатном вопросе. Она уверяет, что после жестокого предательства со стороны мужа, тот отказывает ей в разводе и вполне закономерном разделе имущества, — Анатолий вышел вперед и встал напротив Руслана. Теперь я оказалась за его спиной — широкой и надежной. — Учитывая все вышесказанное и некоторые факты, указывающие на умышленно невыгодный для одной из сторон брачный договор, сокрытие части доходов супругом, наглый шантаж и, конечно, полное отсутствие моральной поддержки в один из самых тяжелых периодов жизни моего клиента, я уверен, что сегодня мы найдем возможность решить все вопросы без дополнительных встреч в суде.
Макаров молча сел на место и провел рукой перед столом, словно он не он пришёл в