***
Просыпаюсь от острой боли в руке.
— Ауч.
— Не скули как ребенок. Ты уже большой дядя.
Открыл глаза и обнаружил склонившуюся над собой Алену. Несмотря на колкую фразу вид у нее был обеспокоенный и уставший. Под глазами залегли темные круги, косметика отсутствует, волосы убраны в тугой пучок.
— Тяжелая ночка?
— Не то слово, — она заканчивает настраивать систему с лекарством и делает шаг назад, буквально падая на стул.
— Как Олеся?
— Отдыхает. С ней все в порядке. Спасатели сказали, что вам невероятно повезло. Вы оба были пристегнуты, иначе с большой долей вероятности свернули бы себе шеи, когда машина пару раз перевернулась через себя.
Это я уже знал.
— Если я в порядке — почему все болит?
— Потому что ты не железный человек, а вполне себе из плоти и крови, — она ткнула пальцем мне в бок, точно зная, что там есть гематома. — Больно? Знаю, что больно. Вот поправишься — поколочу тебя снова, понял? Куда ты опять ввязался, а? Я разговаривала со следователем — они задержали водителя грузовика и тот признался, что его наняли для этого дела. Водитель такси погиб, вы с Олесей могли отправиться следом за ним!
Голос сестры сорвался на крик.
Я прекрасно ее понимал. Она была в ужасе от случившегося, прямо как и я когда-то, но все же было отличие — в этот раз я не уступлю Макарову.
— Водителя грузовика арестовали?
Сестра кивнула и скрестила руки на груди. Она знала почему я спрашивал и что собирался сделать дальше.
— Ты не выйдешь из больницы еще как минимум сутки. Олесю я тоже на это время оставлю под наблюдением. И, Толя, пожалуйста, прекрати геройствовать. У того человека слишком много связей, чтобы иметь реальные шансы его обойти.
— Он еще за свои прошлые грехи не расплатился.
Алена тяжело вздохнула и покачала головой.
— Я отпустила Вадима, отпустила все, что с нами произошло и…
Она запнулась.
Врала. Так плохо.
— Не надо. Макаров защищал в суде того, кто виновен в смерти твоего мужа. Его тесть вел дело и вынес оправдательный приговор. Убийца укатил за границу и теперь его не достать. Ты правда все это отпустила? Правда готова забыть? Я вот не могу. Ты почти умерла, Алена. Почти умерла у меня на руках.
Тогда сестра умоляла меня наказать виновных, посадить в тюрьму или причинить столько же боли, сколько пришлось пережить ей. Угрожала, что если ничего не получится, то не сможет жить.
Наглоталась таблеток.
Я нашел ее в квартире на полу и без сознания. Это был худший день в моей жизни, когда я думал, что потерял Алену навсегда. Но я был глуп и наивен. Алена врач — она точно знала, что не умрет. Ей было страшно и одиноко. Ей было очень больно.
А теперь она говорила, что готова это отпустить.
— Я знаю это, как и то, что ты ввязался в защиту Олеси совсем не из-за нее самой и ее бедственного положения. По крайней мере так было еще совсем недавно. Сейчас, — Алена грустно улыбнулась, — кажется, что она тебе нравится, Толь.
— Не кажется.
— Тогда добивайся ее развода, а остальное оставь позади. Тебе хватит денег, чтобы содержать вас обоих. И даже, чтобы оплатить долг ее отца.
— Да нету там никакого долга! Это просто ширма для отмывания денег, понимаешь? Просто сраное прикрытие для грязных махинаций ее мужа и отца! — зло рявкнул я на сестру, которая этого вовсе не заслуживала.
Но это было не так важно, как взгляд Алены направленный в сторону выхода из палаты.
Я повернул голову и увидел в дверях Олесю, в больничной сорочке и с передвижной стойкой для капельницы в руках.
Глава 34
Олеся.
Я поняла, что нахожусь в больнице еще до того, как открыла глаза. Не скажу, что провела в подобного рода заведениях слишком много времени и знаю, что есть те, кто буквально каждый день без особой надежды на успех борется за свою жизнь.
И все же я знала, что нахожусь в больнице и жива.
Последнее, что помнила — красная кабину грузовика, которая неслась прямо на нас. Удар. Скрежет металла. А я ведь так и не переспала с Толей. У меня не было детей. У нас с ним могли бы быть чудесные дети — с его зелеными глазами и моими светлыми кудрями. Какие глупые мысли. Но кажется тогда, в моменте, я вообразила, что вот-вот умру.
Но я была жива и помнила об этом.
Над ухом тихо пищал прибор, оповещая пустую палату, что пульс и давление в норме. Рука болела ровно в том месте, где мне (явно не с первого раза) поставили капельницу. По инерции вторую руку подняла к груди и попыталась сама нащупать ритм сердца. Ладонью ощутила знакомый прохладный и тонкий материал больничной сорочки.
Шрам на месте. Сердце бьется.
А Щербинский где?
Глаза открылись и одновременно с этим я села на больничной кровати. Голова закружилась, но не критично.
Где он? Жив?
Конечно жив, иначе и быть не могло.
Я постаралась успокоиться и взять себя в руки. Дверь в палату была закрыта, за окном ночь. В больничном коридоре горел свет, но никакого особенного движения не наблюдалось. Дежурные врачи либо на обходе, либо в ординаторской спят.
Медленно спустила ноги на пол, нащупала пятками тапки и обула их, чтобы не прилипать ступнями к полу, издавая смешные звуки. Капельница была удобно и надежно закреплена на специальном передвижном штативе — оставалось только аккуратно катить его за собой.
Встав на ноги я убедилась, что голова не кружится — только обмороков мне не хватало — и не спеша двинулась в сторону двери. Меня подгоняла уверенность, что Толя недалеко, и конечно, что он был в порядке.
Я прошла мимо трех дверей, когда услышала его голос. Только обрывки фраз, просто звук, но уже такой родной и знакомый.
Что я почувствовала в этот момент? Спокойствие. Теплоту.
Сделала еще несколько шагов и поняла, что с ним Алена. Они о чем-то спорили, несколько раз прозвучало мое имя. Мне хотелось войти и сказать что-то забавное, но открывая дверь совершенно точно не ожидала узнать о том, что мой муж (почти