Оставленная открытой дверь приглашала внутрь, но Леся застыла на месте, кажется неспособная сделать и шагу вперед.
— Ты как?
— Без понятия.
— Собираешься плакать или ругаться?
— Без понятия.
Испытав лишь секундное сомнение, я взял ее ладонь в свою и шагнув внутрь, закрыл за нами дверь.
В небольшом коридоре полы действительно требовали ремонта. Дом не казался неухоженным, скорее наоборот — весь пропитанный какой-то семейной историей, духом нескольких поколений одной большой дружной семьи. На стенах висело несколько фото в старинных рамках, чуть дальше стояла лампа с зеленым абажуром на высокой деревянной ножке, а на столике рядом… кажется патефон и коллекция пластинок.
В гостиной обнаружились диван с зеленой обивкой, два кресла, журнальный столик на резных ножках, два комода, накрытых салфетками и заставленных фоторамками, фигурками, книгами.
Федоров расположился на стуле у окна.
Довольно неудобно для разговора с кем-либо, но было видно, что с места он сходить не собирался.
— Я думала, что ты меня хотя бы обнимешь, пап.
Олеся отпустила мою руку и обошла половину комнаты, чтобы встать напротив него. Он отвернул голову, старательно изучаю что-то очень интересное за окном.
— Я надеялся, что у тебя хватит ума не искать меня и оставить эту дурацкую затею с разводом. Что тебе было еще надо? Руслан прекрасный муж, блестящий юрист! Он обеспечил бы тебе и вашим детям безбедное счастливое будущее!
— Он мне изменил, затеял финансовые махинации, подбил на это тебя! Как ты мог так поступить с мамой!?
— Не вмешивай мать! Тебе нужно было просто держаться за мужа, дурочка! Ты и этого сделать не смогла.
Каменная маска с лица мужчины так и не сошла. Олеся сделала еще один шаг вперед, положила ладони ему на щеки и заставила посмотреть на себя.
— Скажи мне прямо в глаза, что ты действительно так думаешь, папа.
Не было слез и истерики, не было ничего, что могло бы сейчас повлиять на ее желание знать один простой ответ от человека, который должен был ее защищать и оберегать от всего на свете.
Но не стал. Или не захотел.
— Это просто глупо, — Федоров резко скинул руки Леси с лица и встал на ноги, сделав несколько шагов в сторону и наткнулся взглядом на меня. — Щербинский. Не скажу, что рад тебя видеть.
Я скривился. Руки чесались от желания съездить ему по роже, но сделал скидку на возраст (пусть и вовсе не преклонный) и на дочь, шокировано смотрящую в спину отцу.
Как же быстро ты теряешь контроль, девочка.
— Леся, ты останься здесь, пожалуйста, а мне с Владимиром Марковичем нужно кое-что обсудить.
— Нечего мне с тобой обсуждать, щенок, — он предпринял еще одну попытку обойти меня, но у него ничего не получилось.
— Вы можете говорить все при мне, я не ребенок.
— Мы можем? — спросил я.
— Нет!
Пожав плечами, ухмыльнулся и пропустил мужчину дальше в сторону выхода. Леся недовольно взмахнула руками и угрожающе двинулась следом, но также наткнулась на препятствие в виде меня.
— Я не собираюсь оставаться в стороне пока вы обсуждаете и мое будущее.
— Тебе все же лучше остаться здесь, — я постарался ее успокоить.
Её затрясло от злости, но сейчас не лучшее время и место узнать о том, что отец проворачивал в качестве почетного и уважаемого судьи и как рисковал репутацией не только своей, но и будущим семьи.
— Почему? Что из вашего разговора приведет меня в ужас?
— Я.
Не сказав больше ни слова развернулся и вышел следом за Федоровым. Поступил плохо, оставив ее с еще большим количеством вопросов, воспоминанием об отвратительной встрече с отцом и пустыми руками. Ни ответов, ни любви, ни хотя бы минимальных объяснений.
Позже. Все это у Леси будет позже.
А пока я собираюсь наказать старого дурака, который променял свою прошлую жизнь на кучку бумажек, и у которого не хватило ума, чтобы спрятаться получше.
Надеюсь, что его сердце достаточно сильно бьется.
Глава 46
Анатолий.
— Здесь красиво. Мне всегда хотелось жить там, где тепло. — Говорит Федоров, медленно шагая вдоль небольшого забора, за которым простирается виноград.
Так далеко, что скрывается за горизонтом.
В промышленных масштабах такой объём ничтожен и незначителен, но для одного частного винодела — более чем достаточно. К тому же бизнес в упадке, работников не больше четырех человек, которые держаться лишь на энтузиазме и уважении к предыдущему хозяину. Нынешний же явно не собирался высоко оценивать рвение последних трудяг.
— Действительно красиво. Глупо все это пустить с молотка через пару лет, когда вы с Макаровым выжмите из места все, что только можно.
— Жизнь всегда несправедлива.
Владимир Маркович бесстрастно пожал плечами и двинулся дальше. Вдоль дорожки, по которой прогуливались местные жители, катались на велосипеде дети.
— Видишь ли, Анатолий, я предлагал своей жене переехать за границу с десяток раз, но она как наседка, ей нравится все однообразное и привычное. А мне, как мужчине, — он усмехнулся, провожая взглядом прошедшую мимо знойную итальянку с внушительным декольте и курносым носом, — нужна смена обстановки. Всем нам нужна. Олеся глупенькая еще, была бы умнее — удержала бы своего мужика.
— Да вы просто отец года, — я усмехнулся и покачал головой. — Но говорить я собрался не о семейном благополучии четы Макаровых. По большому счету проеб Руслана лишь удачное для меня стечение обстоятельств, которое привело нас с Вами сюда.
Мужчина остановился, едва не споткнувшись о собственные ноги. На идеально начищенные ботинки слоями оседали пыль с песком. На лбу проступили капельки пота, а до того безразличное ко всему лицо исказила гримаса, которая даже при полной темноте не сошла бы за безразличную улыбку.
— Твоя Вендетта слегка запоздала, — выдохнул он, но голос дрогнул.
Федоров был отличным судьей, но как и большинство в его профессии, никогда бы не смог стать адвокатом — не та натура. Не артист.
— Это не месть, просто я обещал своей сестре, понимаете?
Но в его глаза, уже потускневших от опыта и жизненной мудрости не было и проблеска в попытке что-то понять. Федоров дошел до ближайше скамьи и осел на нее, совсем уже не такой бодрый и веселый как несколькими минутами ранее.
Он думал.
Громко дышал и перебирал пальцами, словно невротик. Привык быть всегда на шаг впереди любого