— Да я около нее самой и живу, — усмехнулся Кулли. — Я же государя знаю с тех самых пор, когда он еще обычным воином был, правда, из царского рода. Он возвысился сам и возвысил меня.
— Царь дозволяет простым купцам около своей особы жить? — поразилась до глубины души Цилли-Амат.
— Не всем, — кивнул ее муж. — Только ближним самым. Я как раз из ближних. Вот наш дом, жена.
— Этот? — Цилли даже рот раскрыла, когда увидела украшенный львами и быками резной фасад. — Да ты спятил, дурень? Ты зачем богатство такое на люди выставил? Тут же камня одного… Не пойму, на какую сумму… Я и цифр таких не знаю!
— У нас неопасно быть богатым, — усмехнулся Кулли. — А притворяться голодранцем не принято, уважать перестанут. Привыкай.
— Привыкну… наверное… — промямлила Цилли, которая думала, что ее больше ничем удивить нельзя. Но она ошибалась.
Выложенный мозаикой пол и печь с трубой уже были ей знакомы, но вот потом…
— Иди сюда, — поманил ее Кулли, который покрутил какую-то непонятную бронзовую штуковину, из которой вдруг потекла вода.
— Ай! — взвизгнула Цилли. — Почему вода из стены течет? Зови заклинателя духов! Это колдовство злое!
— Нет, — хохотал Кулли, который наслаждался ее испугом. — У меня свой колодец есть и бронзовый насос. Наверху медный бак стоит, куда вода подается. А сюда она уже сама течет.
— Не говори мне, сколько ты за это заплатил, — простонала Цилли, схватившись за голову. — Я этого не вынесу. Бак из чистой меди! Да ты спятил! Разведусь с тобой, дурак!
— Теперь не разведешься, — успокоил ее Кулли. — В Талассии нет разводов. Государь не одобряет. Говорит, что от этого только бабы выигрывают, а мужики ни с чем остаются. Не знаю, почему он так считает. Я вот всегда думал, что наоборот.
— Тут он прав, — хмыкнула Цилли. — Если бы я с тобой развелась, ты бы у меня голым ушел и еще должен остался.
— Отдай детей нянькам и пошли наверх, — щипнул ее Кулли за то, что в его понимании являлось задом жены. — У меня там такой матрас, что ты с ума сойдешь. Вставать не захочешь.
— Что я точно не захочу, — вздохнула Цилли, оглядывая резную мебель, ковры и окно из разноцветных стекол, — так это знать, сколько маленьких кругленьких статеров ты на все это извел. А ведь ты мне говорил, сколько денег оседает здесь. У меня все до драхмы записано.
— Мы с тобой сядем и все пересчитаем, — Кулли опять игриво ущипнул ее за зад. — Сразу, как в спальню сходим.
— Ну уж нет, — решительно заявила любящая женушка. — Веди меня прямо в кладовую, иначе мне не до спальни будет.
— Так она в спальне и есть, моя дорогая, — шепнул ей Кулли. — За резной панелью. Если не знаешь, нипочем не догадаешься. И она заперта на ключ.
— Пошли скорее, — потащила его Цилли, которую вдруг охватило невероятное возбуждение. — В жизни еще так в спальню не хотела!
Следующий полдень они встречали в трактире, который в народе называли Господским. Босякам тут было не по карману, а вот поднявшиеся в удачном рейсе матросы или небедные купцы могли себе позволить посидеть здесь. Подчиняясь веяниям времени, к заведению пристроили еще один зал, для публики почище, и, как оказалось, это было верным решением. Эвпатриды, заезжие басилеи и царские тамкары перли косяком, чтобы отведать новых изысков. Они и не подозревали, что автором большей части меню была сама госпожа Кассандра, которая к вкусной еде питала необыкновенное пристрастие. Именно с царской горы шли в народ новые блюда, неслыханные и невиданные раньше. Именно отсюда высокая кухня расползалась по всему миру, привыкшему к каше из распаренного ячменя, пресному хлебу, сыру и едва обжаренному мясу.
— Да куда же сесть? — Кулли, который привел жену в лучшее заведение города, растерянно водил взглядом по переполненному залу. Разместиться им было решительно негде.
— Простите, почтенный, — перед ним вырос трактирщик. — По записи теперь работаем. Бронь за две недели у нас.
— Что у вас? — поразился Кулли. — Я давно в столице не был, дружок. Просвети меня, что за новое слово такое.
— Бронь, господин, — покорно ответил трактирщик, — это когда вы заранее слугу присылаете и две драхмы платите. Тогда к указанному дню столик за вами. А те драхмы в ваш счет пойдут.
— Совсем с ума посходили, — изумился Кулли, но тут ему повезло. Анхер, сосед по улице, махал ему рукой.
— Ко мне садись! — показал он на свободные стулья. — Жена твоя?
— Да, Цилли-Амат, — представил жену Кулли и повернулся к супруге. — Это Анхер, это Нефрет. Они соседи наши. Слева их дом стоит.
— Я язык Энгоми плохо знать, — извиняющимся тоном сказала Цилли, беззастенчиво разглядывая тоненькую, как тростинка, красавицу египтянку с густо подведенными глазами. Ее изящные, почти детские запястья звенели золотом тяжелых браслетов. Да и лазуритовое ожерелье на шее было достойно князей. Здесь и впрямь не нужно прятать свое богатство.
— Мы все на аккадском говорим, — махнула рукой Нефрет. — Садись рядом, милочка, поболтаем. Ты в карты играешь?
— Конечно, — оживилась Цилли. — У нас это теперь первое дело.
— Как тебе столица? — словно невзначай спросила Нефрет. — Ты же не бывала здесь. Я права?
— В первый раз, — кивнула Цилли. — Голова кругом пока идет. Не могу поверить, что возможно такое.
— Я вот тоже до сих пор не верю, — прыснула вдруг Нефрет, сразу став похожа на девочку-подростка. — Представляешь, я прошлой весной в Пер-Рамзес плавала, к родителям в гости. Хожу по столице мира, и сама себе не верю. Словно в деревню захолустную попала. Отхожее место — дырка на улице, воду слуги кувшинами носят. Помыться — целая беда. А чтобы пойти куда-то и пообедать, как здесь, даже думать нечего. Я даю драхму торговцу, а он мне в ноги бросается, бедолага, и рыдает от счастья. Ему же все зерном, финиками и кувшинами пива платят. А если повезет, то серебряной проволокой и кольцами. А сколько в том кольце серебра, одним богам известно. Я там побыла пару недель,