— Ну, сейчас уже можно, — задумчиво ответил я, высыпая в кувшин горстку запаренного дробленого ячменя. — Вон как проголодались, бедные.
Сазанчики смели угощение за пару секунд и жадно вытянутыми над водой губами намекали на продолжение банкета. Я бросил им еще горсть каши, а потом еще.
— Выливайте один, — скомандовал я. — А второй в большом водохранилище выльете, прямо у кузни.
Счастливые рыбки, измученные дорогой, попав в воду, тут же исчезли в мутной глубине пруда. Не один год пройдет, пока начнем в товарных количествах карпа получать, но лиха беда начало. Таких прудов на Кипре можно сотни накопать, а потом наполнить их за зиму, перенаправив туда воду мелких речушек. Какая-никакая, а подмога крестьянам, которые отродясь речной рыбы не ели. Да и неудивительно, ведь ее тут нет. Большая часть рек летом пересыхает полностью. Иногда в их устьях ловят кефаль, но эта рыба сюда с моря заходит. А в Египте в прудах и в каналах нильскую тиляпию разводят. Неубиваемая рыба, в любой воде живет.
— С удочкой охота посидеть, — почему-то подумалось мне. — И посижу потом. Правда, снасти тут… Хм… Буду просто скучать пока. События вот-вот понесутся вскачь, и моя роль во всем этом безобразии — статист. Очень странно чувствую себя, впервые в новой жизни отдав поводья своей судьбы в руки посторонних людей. Ну, да ничего… Справятся, не дураки.
* * *
Две недели спустя.
Почтенный купец Ахирам напевал что-то на языке ханаанеев, пребывая в наилучшем настроении. Разве есть ощущение приятней, когда ты и так довольно богат, но совсем скоро станешь богат несметно? Нет, это самое острое, самое волнующее чувство, равному которому нет. Даже скачки не могут дать такого всплеска эмоций, не говоря уже о бабах…
— Баба! — задумался вдруг Ахирам. — Новую наложницу позвать, что ли?
Он уже брал ее сегодня утром, вконец измучив юную совсем девчушку, но сейчас опять ощущает прилив сил, да такой, что нужно снова опорожнить чресла, до предела заполненные семенем. Он словно летает, залитый хмельным предвкушением. Хитер великий жрец в Фивах. Хитер, как сто цариц, непрерывно плетущих заговоры в тишине дворцов. Это он пообещал почтенному торговцу столько, что ему и во сне присниться не могло. И после этих обещаний царь Эней, благодетель, поднявший его почти что из нищеты, показался ему алчным вором, обирающим догола бедного купца.
— Это я путь к Великому озеру нашел! — твердил себе Ахирам. — Я с ливийцами договорился! Я своей шкурой рискую, когда через дикие места иду! За что с меня брать столько? Вот в Фивах пополам пошлину срезали. А тут я ее целиком показываю. Хи-хи-хи! Дурни. И не догадаются нипочем, что мое добро там теперь сложено. А если я останусь единственным тамкаром, который с Черной Землей дела ведет, то…
Тут Ахирам даже задохнулся, представив ревущий поток золота, что течет в его сундуки. Что в сравнении с этим жизнь царя? Сколько их гибнет от рук разгневанных вельмож? Да великое множество. Долго правят только те, кто угоден лучшим людям своей земли. А царь Эней, хоть и велик, но крут не в меру. Не дает развернуться по-настоящему. Сущие крохи оставляет купцам. Все под себя подмял: железо, медь, землю, пурпур, рыбу… Кое-кто из знати тоже злобится. Земли дает мало совсем, да еще и в пользование. Ее даже детям не предать, службы требует, как от черни. И остались бы мечты Ахирама лишь мечтами, но шепнул ему достопочтенный слуга Амона, что еще один человек в Энгоми есть, который большего хочет. И что этот человек на все готов, чтобы в самые небеса взлететь. И он слово заветное сказал, с которым к этому человеку подойти можно. И когда узнал Ахирам, кто этот человек, то понял, что вот оно, счастье-то. Все у них сладится!
— Хозяин, гость к тебе, — в комнату сунул нос слуга. — Господин Хрисагон.
— Зови! — торопливо поднялся с места купец.
Мысли про наложницу исчезли из его головы, словно и не было их никогда. Ахирам разглядывал фигуру легендарного эвпатрида, магистра пехоты, подчинившего треть Сикании и восточные земли от Алалаха до самого Арвада, и проникался всё большей уверенностью. От Хрисагона исходит такая скрытая сила, что у купца даже мурашки по спине пробежали. Он едва хребет не согнул по привычке, как пристало сделать торговцу перед знатным воином. Хотя… какой это знатный воин. Рыбак он бывший, которого воля государя подняла на самый верх. И не воины они сейчас, а солдаты. Странное слово, а прижилось вмиг, потому как прямо в точку оно. Воин — это из потомственной знати человек, со своей землей и слугами. Даже бедный воин, который одно копье имеет и за господином идет, куда выше торговца стоит. А царская солдатня — это нищеброды, набранные из пастухов Арцавы и с ахейских островов. Они ничего своего не имеют, кроме царского жалования. Им землю после выслуги дают, через пятнадцать лет. Ни один еще не получил ее, кроме тех, кто награды имеет и по ранению отставлен. Не вышел еще положенный срок.
— Благородный Хрисагон! — Ахирам раскинул руки и улыбнулся так широко, как только сумел.
— Почтенный Ахирам, — обнял его в ответ Хрисагон. — Как твое здоровье? Как твои жены? Как сыновья? Как красавицы дочери?
— Слава богам! — погладил завитую бороду купец. — Слава богам! Гермес не оставляет меня своей милостью. Вина?
— Не откажусь, — не стал чиниться Хрисагон.
Ахирам хлопнул в ладоши, и уже через мгновение на столе появился кувшин вина и нарезанный кубиками сыр, надетый на шпажки. Еще одна чудная мода, пришедшая с царской горы. Хрисагон осушил кубок в три глотка, крякнул, вытер короткую уставную бородку и бросил в рот закуску.
— Доброе вино, — сказал.
— Хиос, — ответил Ахирам. — Царские виноградники. Басилея тамошнего за морской разбой на крест вздели, а земли его отписали на дворец. На Хиосе, оказывается, отменный виноград вызревает. Кто бы знал!
— Да, — кивнул Хрисагон. — Государю столько известно, сколько никому из людей.
— Так что, может, остановимся? — тонко усмехнулся Ахирам. — Разойдемся по домам и сделаем вид, что ничего не было?
— Вот еще, — фыркнул Хрисагон. — У меня пять десятков верных людей только и ждут. Каждому надел